Ангелина Павловна реагировала на высказывания и подколки Фенечки привычно однотипно — как движок на искру, — заводясь моментально!

— Мама! Прекрати свои шутки неуместные! Степан Иванович серьезный солидный человек, богатый и с репутацией! Не дай бог, он услышит твое ерничанье над его фамилией!

— А я по поводу твоей будущей фамилии прохаживаюсь, — ответствовала маркиза, посмеиваясь, — к его фамилии у меня претензий нет. Степан Гардо звучит весьма миленько, почти как Аполлон Васечкин.

Фенечка отрывалась любимым занятием подкалывать и доставать дочь, и делала это с большим удовлетворением, для чего у нее имелись свои весомые причины.

Степан Иванович пришел с визитом в их дом где-то через месяц после начала романа с Ангелиной Павловной. При параде, цветах, шампанском и с многочисленными сладостями, демонстрируя семье все лучшее в себе — манеры, намерения и денежно-должностную составляющую.

Инге с бабушкой он понравился! Ну, с поправкой на легкую иронию, — невысокий, чуть выше Ангелины, полненький, при животике, пухлых ручках, героической лысинке с респектабельной складкой на затылке, в убойно дорогом костюме.

Начальствовал где-то, на так и оставшейся туманно-непонятной кресельной должности. При деньгах! При деньгах, связях, легкой форме вальяжной надменности и самолюбования, лет немного за шестьдесят.

А в общем, неглупый мужик, с неплохим чувством юмора, обходительный и, что самое главное в том раскладе, — влюбленный в маму последней осенней любовью.

Ангелина Павловна блистала в роли обожаемой женщины, наслаждаясь ею и «аплодисментами» со стороны мужчины. Переехала к нему в палаты подмосковного особняка, с упоением пользовалась благами обеспеченной жизни и даже принялась почитывать нравоучения Инге по поводу того, как правильно надо жить. Та отмалчивалась, посмеивалась про себя, Фенечка хохотала открыто на любую обучающую эскападу дочери и с удвоенной язвительностью шутила в ответ.

«Молодые» прожили совместными усилиями год, и что-то там у них не заладилось, закончившись маминым появлением на пороге с огромными чемоданами, которые, потея и отдуваясь, перетащил личный водитель Степана Ивановича.

— Непереносимая несовместимость характеров? — приподняв одну дворянскую бровку, «поздоровалась» с дочерью маркиза.

— Вот именно! — скидывая с плеч манто, трагической актрисой водворилась в доме Ангелина Павловна.

— Ма, а что случилось-то? — попыталась внести разумность в этот балаган Инга.

— Он оказался весьма прижимист и требователен! — в роли, в роли, почти прекрасна, восседая за столом, поясняла «трагические» обстоятельства неудавшейся совместной жизни мама. — Жадноват. Да.

— Ты вроде бы при шубах, бриллиантах и именных марках, — напомнила Фенечка.

— Это все такая ерунда, мишура! — сыграла высокую духовность мимикой мама. — Мне хочется большего: простора, самовыражения!

— Спаси господь! — демонстративно перекрестилась Фенечка. — Куда же больше? Ты, Геля, суть сплошное самовыражение, исключительно публичное! Еще немного самовыражения, и получится бюстик.

— Мама, перестань! — привычно потребовала Ангелина Павловна. — Степан отказался заплатить продюсеру за мою главную роль в сериале! А это моя роль! Я знаю, как ее играть! Она словно для меня написана! И вообще, представляете, он считает, что мне надо уходить со сцены и посвятить себя дому, семье!

Бабушка с внучкой переглянулись многозначительно — представля-я-я-ют, отчетливо! Вот этого Степану Ивановичу делать никак нельзя было! Замахнуться на святое! Лажанулся мужик, прямо скажем. Накосячил.

Степан Иванович предпринял несколько попыток вернуть любимую извинительными подарками, уверениями в любви и покаянным «прости!». Маман не снизошла, высказав в присутствии семьи бывшему кавалеру претензию, раскрывающую всю его жадную натуру.

Степан Иванович обиделся и отступил.

Но ему требовалась реабилитация в глазах близких Ангелины и себя самого в первую очередь, добиться этого он решил красивым прощальным «подарочным» жестом.

Где-то через недельку, в воскресенье, когда все домочадцы находились в сборе, им привезли с особой торжественностью навороченное инвалидное кресло с мотором и кучей сопутствующих прибамбасов. Следом за работниками, доставившими и начавшими распаковывать чудо-технику, вальяжно, старательно выверенно по времени, появился Степан Иванович и официально-уважительно сделал заяву:

— Анфиса Потаповна, я заметил, что у вас болят ноги, надеюсь, мой подарок облегчит вам жизнь.

В русле проникновенной речи он, как на сцене благотворительного аукциона, протянул бабушке инструкцию по эксплуатации и документы на агрегат, но на этом аттракцион небывалой щедрости не закончился.

— А это добавит радости в вашу жизнь!

И достал из переносного собачьего ящика совсем маленькую свинку и передал ее в руки прибалдевшей от происходящего Фенечке.

— Это мини-пиги. Миниатюрные свинки. Я выяснял, утверждают, что они невероятно смышленые и даже умеют подражать нашей речи.

— Благодарю, конечно, — опомнилась дворянским воспитанием маркиза. — Но не слишком ли это дорого? И неожиданно как-то.

— Я человек щедрый, — взял многозначительную паузу и выразительно посмотрел на покинувшую его возлюбленную Степан Иванович, — и могу себе позволить сделать подарок человеку, которого глубоко уважаю.

Засим и отбыл, довольный произведенным эффектом.

— Ну, нам всем кранты! — поделился весело умозаключениями Федька. — Живыми от маркизы теперь никто не уйдет! Особенно Ангелина!

Совершенно обескураженная происходящим, Инга, глядя на агрегат, цитаткой определила этот фарс:

— «Святая воля провиденья, актриса сделалась больна!»

— Хорошо! — утвердила Фенечка, усаживаясь в кресло.

Все дело в том, что бабушка хоть и пребывала в полной иронично-скептической разумности активной, но тело не поспевало за живостью ее ума. Ноги побаливали, и передвигалась она медленно. И самым большим поводом для недовольства жизнью и расстройства у Фенечки являлось то обстоятельство, что, пока она пришкандыбает на звуки разговоров, разборок и происходящего в доме, разгар событий и важных заявлений-выяснений, как правило, уже идет к концу. Поэтому приходилось получать сведения путем расспросов очевидцев. Что Фенечку никак не устраивало и крайне печалило.

Федька прав! Теперь им всем кранты! Ничего не утаишь, да еще огребешь подколок и комментариев язвительных, особенно мама!

То есть дым коромыслом от баталий словесных был обеспечен им прочно и стопудово. Но все оказалось еще более засадно, чем можно было предполагать!

Первые дни они пугались и подпрыгивали от неожиданности, когда, сопровождаемая тихим жужжанием, Фенечка появлялась рядом. Через недельку-другую попривыкли и даже начали находить в этом достойный повод для смеха. Но еще и свинья! Вернее, кабанчик. Мальчик.