Для нас остаются неясными тонкости взаимосвязи между морской и военной организацией на корабле или на берегу. Известно только, что военно-морская структура, отличавшаяся более конкретной специализацией функций и господством триерарха на корабле, была существенно более важной. Gubernatores и другие морские офицеры были фактически членами центурии. Это означает, видимо, что центурион следовал по званию непосредственно после триерарха и стоял выше кормчего. Тем не менее нельзя сказать точно, включались ли эти два офицерских звания в единую иерархию или нет. Очевидно, более логичным выглядит мнение, что центурион во время выхода в море командовал лишь небольшим отрядом морпехов и большей властью не располагал. Во время же службы всей команды на берегу морские офицеры игнорировались и центурион становился главным. Вопрос о продвижении по службе столь же неясен. Моряки, возможно, передвигались с морской на военную должность и наоборот. Возможно, они получали повышение в своем роде войск. Если К. Аррунтий Валент из двух отдельных источников одно и то же лицо, suboptio мог быть optio, но в данном случае его повышение связывалось со сменой корабля.[218]Различие между principalis, офицерами более низкого ранга, чье звание освобождало их от munera (общественных работ), и immunes, также избавленных от этих обязанностей благодаря своей работе, было менее важно во флоте, чем в армии.[219]У морских офицеров не было упоминаний воинского различия, потому что это касалось военной, а не морской службы. Помимо optio и таких званий, как medici, fabri, scribae и так далее до звания principalis, офицеры более низкого ранга обычно являлись immunes.

Суждения о моряках Римского имперского флота обычно немногочисленны и в основном ошибочны. По существу, они опираются на ложную концепцию правового статуса флота и его моряков. С этого следует начать разговор о жизни моряка. Конкретнее, следует начать с главного источника ошибки – Schweizer Nachstudien Теодора Моммзена от 1881 года.[220]При Августе и Тиберии, писал Моммзен, флот был личной собственностью императора, а моряки были рабами или вольноотпущенниками императорской семьи. Триерарх звался «рабом Цезаря». Обычный моряк, не являющийся гражданином какого-либо административно-территориального образования, характеризовал свою родину, как всякий другой раб, указывая на свое этническое происхождение, например natione Graecus. Позднее Клавдий организовал флот как государственную службу. Он удалил рабов и вольноотпущенников и зачислял моряками только peregrini (чужеземцев) – свободных жителей Римской империи, не обладавших правами римских или латинских граждан.

Моряки оставались чужеземцами до тех пор, пока Адриан не ввел обычай наделения рекрутов в итальянских флотах правами римских граждан. Такое наделение Моммзен обнаружил в принятии рекрутами при зачислении «латинских» имен. Некий Апион из Египта, как мы увидим далее, стал моряком и принял имя Антоний Максим. По Моммзену, такой человек больше не был перегрином, но римское гражданство не предоставлялось ему до демобилизации. Он обладал, следовательно, промежуточным статусом лиц, пользующихся латинскими гражданскими правами. После предоставления со стороны Каракаллы гражданства большинству жителей Римской империи (всему свободному населению) многие моряки приобретали римское гражданство даже до поступления на военную службу.

Ферреро и Шапо приняли версию Моммзена. Отто Фибигер сначала не согласился с ней в отношении рабов Юлианского флота, ибо использование римлянами рабов в военных целях практиковалось весьма редко и имелось, как он считал, мало доказательств службы рабов во флоте. Позднее его, видимо, смутили некоторые замечания Гардтхаузена, и он воспринял теорию Моммзена полностью.[221]Начиная с Фибигера все исследователи римского флота придерживались мнения Моммзена без возражений или, как минимум, не возражали ему открыто. На самом деле легкомысленное цитирование Моммзена создавало общее впечатление, будто на этом флоте служили в течение всей его истории имперские рабы и вольноотпущенники. Это явная фальшь, но, по сути, внимательное изучение соответствующих доказательств требует существенного пересмотра даже первоначальных выводов Моммзена.

Нельзя отрицать того, что Римский имперский флот, особенно в правление Августа и Тиберия, был тесно связан с личностью императора. Триерархи и навархи считали себя «Caesaris trierarchi (navarchi)» или «navarchi et trierarchi quei militant Caesari». Гардтхаузен цитирует похвальбу Августа о том, что «classis mea» («мой флот») ходил в Северном море дальше в восточном направлении, чем любая римская эскадра до его времени.[222]Такие факты можно принять, но это не делает флот личной собственностью императора. «Classis mea» в Res Gestae («Деяниях») можно противопоставить «exercitus meus» («мою армию») в другой секции этого крайне автобиографического документа.[223]Триерархи Цезаря Младшего служили императору так же, как это делали всадники praefecti castrorum Augusti (префекты лагеря Августа). Некоторые примеры этого отмечались при обсуждении префектов раннего флота. В совете Августа его преемнику, когда он констатировал «quantum civium sociorumque in armis, quot classes, regna, provinciae, tributa aut vectigalia» («они простирали руки к богам, к изображению Августа, к коленям Тиберия; тогда он приказал принести и прочесть памятную записку»),[224]флот представляется таким же государственным учреждением, как и армия. Следует заметить, что в течение всей эпохи Юлиев – Клавдиев, как и после нее, equites (всадники) без труда перемещались с армейских командных постов на флотские и наоборот.