Его «небольшая сумма» представляла собой пятьсот евро. Это тронуло меня еще больше при мысли о том, что этот мужчина мог бы оказаться на месте Жиля…

Было несколько писем от ясновидящих. Например, «телезрительница, пожелавшая остаться неизвестной», прислала мне книжечку с рассказом о Леони Мартин, сестре Ордена Святой Терезы Дитя-Иисуса, чтобы я могла помолиться ей об уменьшении страданий. Другая дама предложила мне свои услуги по «генетическому восстановлению и достижению равновесия магнетизма». Для этого достаточно было всего лишь отправить ей фотографию. Некая любезная Колетт даже проинформировала меня обо всех автобусах, идущих в Сан Дамиано — место паломничества в Италии, уточнив продолжительность поездки и состояние дороги. В небольшой посылке я нашла флакончик с прозрачной жидкостью — святой водой, смешанной с серебряной пудрой. Мне следовало пить по две капли, чтобы выздороветь.

А иногда мы с сестрой просто помирали со смеху! Например, «целительным» свойствам фиалок Кристелль, флорист по профессии, удивляется до сих пор. В письме были очень четкие инструкции на двух страницах:

«Во-первых, каждый день собирайте по семь свежих лепестков фиалок (…). Вскипятите стакан воды и сделайте настойку. Пейте ее натощак, после чего приступайте к завтраку. И когда вы подумаете: „Ох, как мне не нравится это снадобье, оно отвратительное!“, значит, вы получили желаемый результат. Тогда прекратите принимать настойку. Она убивает метастазы. Многие считают это чепухой, но на самом деле это не так».

Были также люди, советовавшие мне как можно скорее сменить веру. Меня взволновало не это: в конце концов, каждый верит в то, во что хочет. Я была очень тронута, даже польщена тем, что верующие люди молятся за меня, но находила странной подобную настойчивость: как можно позволить себе принуждать кого-то верить в то же, что и ты?

Что касается моих детей, то они реагировали на происходящее, как могли. Следует сказать, что за десять дней их жизнь в корне изменилась. Дом превратился в проходной двор. Хотя они и привыкли общаться с людьми, для них было странным возвращаться из школы и видеть все эти камеры в гостиной. Я заметила, что Жюли получает от этого удовольствие. Когда работники «Septa Huit» сообщили, что пойдут с ней на занятия по дзюдо, она влетела в гостиную, прыгая от радости:

— Круто! Я буду на краю татами, чтобы они могли лучше заснять мой захват!

Когда ей задавали «серьезные» вопросы, она отвечала на них вполне естественно.

— Скажи, Жюли, ты знаешь, что с твоей мамой?

— Конечно. У нее рак, который нельзя вылечить.

— И ты знаешь, что твоя мама умирает?

— Да.

— А ты знаешь, что значит смерть?

— Да.

Временами она начинала говорить совсем как взрослая, ее лицо становилось скептическим, и она по-театральному вздыхала, как будто все было очевидным…

Я действительно хорошо подготовила своих старших детей. Относительно моей болезни не было никаких табу. С самого начала я держала их в курсе развития болезни, объясняла, что такое рак, и рассказывала, что пытаются сделать врачи, чтобы вылечить меня. Я никогда ничего от них не скрывала, а когда узнала о приближающейся смерти, то сразу же сказала им, сколько мне осталось жить. Обычно журналисты отводили Жюли, Тибольта и Матье в сторону, чтобы спокойно побеседовать, и я никогда не спрашивала у детей, что они отвечали. Я не хотела, чтобы они еще раз возвращались к этой болезненной теме. Я ничего от них не скрывала, они мне доверяли, и я старалась оправдывать это доверие. Я знала, что если журналисты смутят их каким-то вопросом, то они непременно придут ко мне поговорить об этом.

Что касается Марго, то она делала все то же, что и раньше: любого журналиста мужского пола она называла папой и вешалась на каждого вновь прибывшего с криком «На ручки, на ручки!».

Тибольта и Матье их происходящее скорее раздражало. Они были не слишком разговорчивыми и поначалу охотно отвечали на вопросы, но потом устали. Матье довольно легкий ребенок, и если я просила его присесть на диван, чтобы нас сфотографировали, он соглашался, несколько секунд позировал, а потом без предупреждения возвращался к своим играм, даже если съемка не была окончена. Тибольт всегда был более чувствительным, чем остальные. Его тревожило присутствие в доме незнакомых людей, и он проявлял свое недовольство ворчанием.

Однажды вечером я решила поговорить с ними об этом.

— Скажите, вам не надоедает происходящее сейчас в доме? То, что вы никогда не остаетесь одни, что вас постоянно фотографируют?

— Нет, это весело!

Это был ответ Жюли. Она единственная находила это забавным. Матье лишь пожал плечами, а Тибольт разозлился:

— А меня все это достало! Эти люди мешают мне играть и постоянно пристают с вопросами.

Возбуждение сменилось раздражением… Этого следовало ожидать. Через десять дней даже Жюли надоели журналисты, каждый вечер заполнявшие нашу кухню. Пинье тоже досталось. Журналисты выискивали каждого человека с этой фамилией в Пюизо. Телефон матери Жана-Марка звонил не переставая в течение трех дней. Валери и Жан-Марк не уступали просьбам тех, кто хотел заснять их на видео или взять у них интервью. Валери, позвонив в генеральный совет с вопросом о том, как вести себя, объяснила мне, что ответ был категоричным:

— Как приемные родители вы должны держать язык за зубами. Ни в коем случае не следует общаться с прессой, а тем более пускать журналистов в комнаты детей.

После десяти дней этого наваждения, после того как моя история была рассказана на TF1 и France 2, в 20–00, а также на France 3 и М6, не считая национальных радиостанций и крупных ежедневных газет, мне позвонили из Организации по защите прав матери и ребенка.

— Мадам Мезоннио, у нас есть хорошая новость для вас.

— Да?

— Контракт по поводу размещения ваших детей у Пинье готов. Вам остается лишь подписать его.

Я победила! Я не могла поверить своим ушам. Когда я объявила эту новость детям, они ответили.

— Супер, тебе это удалось!

Я догадывалась, что за их радостью скрывается нечто большее, чем уверенность, что они будут жить у Пинье. Это было облегчение: узнать наконец-то свою дальнейшую судьбу. В среду, 3 декабря, Пинье подписали контракт с отделением Организации в Питивье. В четверг контракт, в свою очередь, подписала я. В пятницу документы, определяющие будущее детей, подписал Жиль. Итак, Жюли, Тибольт, Матье и Марго будут жить с Валери и Жаном-Марком до достижения совершеннолетия. Однако полной гарантии по-прежнему не было, так как контракт был подписан всего лишь на год. Мне сообщили, что это стандартная процедура: контракт продлевается каждый год. Я доверяю Валери и Жану-Марку: даже если контракт не будет продлен, они будут стоять до последнего, чтобы сохранить за собой право опеки над моими детьми. Это не считая всех тех, кто помогал мне и кто вновь будет бороться, если будет нужно. Я договорилась с Сесилией, что она будет настороже. Если после моей смерти Организация по защите прав матери и ребенка по какой-либо причине откажется выполнить мою волю, Сесилия снова «заварит кашу» и мобилизует всех журналистов, с которыми мы познакомились и которые, когда я заговорила на эту тему, заверили меня в своей поддержке.