фашизма сводят к одной его функции — насилию... Хотя насилие является имманентной функцией любого фашистского режима, оно не исчерпывает его природы и сущности»210.

Соображения, высказанные К. Хачатуровым, были ответом на дискуссию о сущности фашизма, развернувшуюся в СССР в 70-е годы в связи с установлением военно-диктаторских режимов в большинстве стран Латинской Америки211. Возникла острая необходимость понять природу этих режимов, чтобы верно определить стратегию и тактику борьбы с ними. Одни участники дискуссии продолжали определять их как фашистские. Такое определение А. Челядинский давал, например, диктатурам в Парагвае, Гватемале, Гаити, Уругвае, Чили и Сальвадоре, где они утвердились в 60-е — 70-е гг.212 Он исходил из того, что различия между этими режимами не являются достаточно значимыми. Наличие общих черт позволяет дать им единую оценку — «военно-фашистские диктатуры»213. Другие участники дискуссий предпочитали рассматривать эти режимы как правоавторитарные, террористические, реакционные и т.д., но вовсе не фашистские. Так, известный историк К. Майданик считал научно не оправданным характеризовать режимы, подобные парагвайскому, гаитянскому или никарагуанскому как фашистские: «не потому, что режимы эти заслуживают доброго слова, но потому, что они отражают качественно иную стадию общественного развития». По мере своих «палаческих возможностей» они решают «иные задачи, опираются на иные силы и закономерности, нежели тот тип режима, который вошел в науку, в теорию как фашистский»214.

Большое внимание уделяли советские историки изучению и осмыслению деятельности политических лидеров Латинской Америки, которые на определенных этапах своего правления активно обращались к фашистским методам утверждения во власти.

В «Очерках истории Чили» была воспроизведена широкая панорама чилийской жизни в период правления Карлоса Ибаньеса. В этой работе было показано, как «германские империалисты вынашивали планы широкой экономической и политической экспансии в страны Южной Америки и как претворяли их в жизнь на территории Чили». Эта страна, где «Германия уже имела твердые позиции, должна была стать плацдармом для германизации всей Латинской Америки». Для реализации этих замыслов, подчеркивали авторы «Очерков», германские правители использовали не только немецких колонистов, наводнивших Чили, но и политических деятелей, преклонявшихся перед европейским фашизмом. Одним из таких деятелей был Карлос Ибаньес — «крестоносец империализма и землевладельческой олигархии», которого сторонники «восторженно именовали чилийским Муссолини» и даже «Муссолини Нового Света».

Режим Ибаньеса, как убедительно показано в этой работе, активно использовал диктаторские формы правления и подавления демократических свобод. Но Ибаньес опирался не только на аппарат насилия, полицейский террор и американские доллары. Его сторонники всячески рекламировали «народный» характер диктаторского режима, его социальную демагогию и тем самым «помогали Ибаньесу обманывать трудящихся»215. Проследив политическую деятельность Ибаньеса, авторы «Очерков» определяли его режим как «реакционную», «террористическую», «антикоммунистическую», «проимпериалистическую» диктатуру, но не использовали термин «фашистская». Отмечалось лишь «влияние итальянского фашизма», да и то лишь на ранней стадии.

Жесткую характеристику режиму Ибаньеса дал советский исследователь Ф.А. Гаранин. Этот режим, констатировал он, в начале своего существования «щедро финансировался Соединенными Штатами. Маскируя свою политику социальной и националистической демагогией, самодовольно рекламируя свои мнимые успехи в создании “Новой Чили”, он в действительности опирался главным образом на армию и полицию, систему доносов и террора»216.

По мнению И. Лаврецкого, «события в мире и в Чили заставили “Муссолини Нового Света” пересмотреть свои прежние политические взгляды», поскольку «фашизм... вышел из моды, и даже “демократический” антикоммунизм... перестал приносить лавры его оруженосцам». «Генерал учел урок истории» и стал приспосабливать свои взгляды к тем, которые отстаивал президент Аргентины Перон, сумевший «путем определенных уступок и ограниченных реформ привлечь на свою сторону многих трудящихся». В 1952 г. Ибаньес уже «шел на выборы с широковещательной программой, обещая не только защитить Чили от империализма, наделить землей крестьян, но и отменить “подлый закон”» (запретивший деятельность компартии), легализовать компартию и восстановить демократические свободы. Своим символом он избрал вместо прежней сабли швабру, обещая вымести из страны все терзавшие ее недуги217. С такой программой ему удалось вновь занять пост президента.

Как отмечал А.И. Строганов, Ибаньесу удавалось небезуспешно сочетать подавление демократических свобод, полицейский террор, направленный против рабочего движения, разгул антикоммунизма с социальной демагогией, экономическими уступками трудящимся, пропагандой классового сотрудничества и насаждением корпоративного синдикализма218.

В свою очередь Е.Ю. Богуш и О.В. Ульянова справедливо отмечали, что «постоянные колебания К. Ибаньеса, склонявшегося к поддержке то профсоюзов, то предпринимателей, отсутствие у него собственной социально-экономической программы дискредитировали его правительство. Завершение правления генерала Ибаньеса знаменовало собой окончательный провал популистской альтернативы в Чили»219.

Большой интерес повсеместно вызывает до сих пор неоднозначная фигура Хуана Доминго Перона. В Советском Союзе о нем неоднократно писали статьи и главы в монографиях, защищали диссертации220. Ряд работ был специально посвящен перонизму221. В Москве была издана книга самого Перона «Сила — закон зверей». Немало было написано и о его жене — Еве (Эвите)222. Тем не менее специальная посвященная ему монография так и не появилась, хотя сам Перон поныне фигурирует в перечне 100 великих правителей ХХ века223.

Классовой сущности перонизма и банкротству перонистского режима были посвящены разделы в «Очерках истории Аргентины», подготовленных авторским коллективом под редакцией В.И. Ермолаева, Н.М. Лаврова и А.И. Штрахова. Немало внимания уделяется в них воздействию фашистской Германии на различные слои аргентинского общества. Авторы «Очерков» отмечают, что «временные военные успехи гитлеровской Германии породили в правящих кругах Аргентины прогитлеровские настроения и профашистскую ориентацию в том, что касалось внешней политики». Однако сам перонизм определялся авторами не как фашизм, а как «разновидность буржуазного национализма», враждебного трудящимся массам, но старавшегося привлечь их лживыми рассуждениями о «национальной гармонии». Характер перонизма определялся в исследовании как демагогический. «Политика Перона со времени фактического прихода к власти в 1944 г. и до падения его правительства в сентябре 1955 г., — считают авторы, — претерпела ряд изменений, обусловленных объективной обстановкой и реальным соотношением классовых сил». Констатируя, что все перонистские планы экономического, политического и социального развития Аргентины «потерпели банкротство», они вместе с тем отмечали, что «перонистское правительство сделало ряд уступок рабочему классу». Но это, по мнению авторов, «не улучшило сколько-нибудь существенно материальное положение пролетариата» А когда рабочий класс подымался на борьбу за свои жизненные интересы, «перонистское правительство отвечало грубым насилием»224.

Иной была позиция А.И. Рыбакова, также исследовавшего проблемы перонизма. Он считал неверным полностью отрицать положительное значение перонистских реформ, подчеркивая, что фактические материалы свидетельствуют об обратном. «Перонистские планы, — по