Вместе с тем, когда вечером того же дня мне позвонил Рой – формально с вопросом, привезли ли новый коврик (да, привезли) и подходит ли он мне (да, вполне подходит), – он походя заметил, что, наверное, Пенни уведомила меня о его пока предварительной идее насчет того, чтоб слегка проветриться в ближайшую субботу, на что я ответил: да, уведомила, добавив, что, на мой взгляд, идея довольно привлекательная.

– В самом деле? Когда мы это обсуждали в последний раз, вы высказались иначе.

Я счел неуместным напоминать ему, что мои последние слова тогда были как раз в поддержку. Я знал, что Рой, большой мастер заставлять других делать то, что ему хочется, становился весьма подозрителен, если эти другие шли на это с охотой. Я нашелся, заметив, что одобряю идею условно, в общих чертах, и предусмотрительно осведомился о деталях. Что дало ему приятную возможность навести туману сверх меры. Под конец мне удалось вытянуть из него название паба в Айлингтоне, где предстояло сойтись вечером, и даже выведать время встречи. Дальше, заверил он с убежденностью опытного стратега, будем действовать по обстоятельствам.

– Как Пенни? – спросил я.

– Пенни? – Роя мой вопрос явно озадачил. – Отлично! Почему вы спрашиваете?

– В последний раз мне показалось, будто она какая-то не такая.

Тут Рой в своей манере по-волчьи взвыл, изображая догадку:

– У-у-у-у! Это! Да ну, ерунда. Вы поняли, надеюсь? Она решила, что вы обиделись, что она рассмеялась, когда вы стукнулись головой, и хотела извиниться. Неужто не понятно?

– Допустим. Не круто ли для нее, нет?

– Да нет, уверяю вас, вполне в ее духе! Как ваша голова?

– Ничего, работает. Как ваша машина?

– Делайте примочки. Машина пару дней проторчит в ремонте. Вы так психовали, чтобы не опоздать на эту чертову запись, что Гилберт позабыл, для чего существуют тормоза. Нет, нет, я иного не виню!

– Понятно. Скажите, а как вы узнали, где Пенни?

– Гилберт вычислил, но он остался при машине, а я просто пошел к зданию Би-би-си, где ее и подобрал. Кстати, мы замечательно пообедали в «Савое». Жаль, вас с нами не было. Надо сказать, Пенни все время на этот счет сокрушалась. Гилберт, правда, и бровью не повел.

– Ему известно, что намечается на субботний вечер?

– Предоставьте это мне. Да! Уж не знаю, что вы Пенни такого сказали, только вы произвели впечатление; насколько могу судить, благоприятное. Послушайте, если сумеете, найдите к ней какой-нибудь подход, так было бы лучше для всех.

«Для всех», – повторил я про себя, вешая трубку. Для кого, – для Гилберта? Или Вивьен? Или того другого типа? Или меня? Скорее всего, для самого Роя. Были ли его слова – перед тем как повесить трубку – данью перестраховке в предчувствии возможных осложнений с Пенни в субботу или он вынашивал далеко идущие планы, учитывая то, что я уловил тогда у них в доме на кухне в его вопросе насчет ее взглядов? Беда с этими врунами, решил я про себя, запоздалым жестом вынимая пластинку Вебера из его ящичка, никогда не знаешь, правду говорят или лгут.

В субботу днем у меня было довольно-таки хорошее настроение. На прошедшей неделе Гарольд Мирз без звука пропустил в печать то место в рецензии, где я хвалил болгарку сопрано. Я представил Гайдна в оригинальной, упрощенно-бытовой трактовке, то и дело вставляя теплые отзывы об исполнительском мастерстве и качестве записи, и отправил рецензию в «Проигрыватель». Фирма «Нонпарель лейбл» заказала мне сделать аннотации для пластиночных конвертов к записям всех сонат Моцарта в исполнении какого-то нового пианиста из Парагвая. С Вивьен все обошлось без проблем, когда я ей, звонившей с полпути ко мне, много ближе, чем мне бы хотелось, предложил даже не перенести, а попросту отменить наше свидание в этот день. Она ответила, что в таком случае у нее появится возможность заняться письмами, и так это прозвучало неприкрыто банально, что уж лучше б она соврала.

Привычных трех минут мне не хватило, чтобы решить, что надеть. По большому счету, идеально подошла бы такая кожаная куртка, которая, если вывернуть наизнанку, превращалась бы в смокинг, к ней манишка и галстук-бабочка, лакированные башмаки с металлическими носками, ну и тому подобное. Но ничего такого у меня не оказалось, потому я остановился на черном костюме, черной рубашке и черных ботинках, а также черном шейном платке, решив припрятать в рукав, а еще лучше запихнуть в карман брюк некоторые детали для быстрой смены защитной окраски, а именно, пару галстуков: один психоделического вида (в качестве шутки подаренный мне сестрой), второй нормальный. В половине шестого я выпил пинту молока, чтобы предохранить желудок от того содержимого, которым Рой, вероятно, меня осчастливит, переложил бумажник из правого в левый нагрудный карман и вышел из дому.

Препротивно нудный путь в метро, как в пространственном, так и в познавательном плане, вывел меня наконец наружу на станции Энджел. Мне показалось, что продавца газет слегка передернуло, когда я назвал ему заведение, в которое направлялся, хотя, завидев этот дом, издали ничего пугающего не обнаружил. Надо сказать, я ожидал увидеть безлюдные улицы, незаселенные дома, поскольку мой приятель, фаготист, который сидит слева от дирижера, и его жена, арфистка, – с той же стороны, рассказывали, что они недавно одними из первых переселились в этот новый район. Оказалось, напротив, по виду район был очень даже обитаем, и на улицах сновала масса народу, молодого и пожилого возраста, как бы перемещающегося с места на место или праздно разгуливающего, поскольку в такой не слишком поздний час – было около шести – возвращаться с работы еще рановато. Легко лавируя в толпе, я без происшествий дошел до нужного дома.

При ближайшем рассмотрении вид заведения уже не показался мне слишком безобидным. Стены – правда, при весьма беглом взгляде или же моем, но без очков – были, похоже, облицованы разнородными деревянными планками и отделаны полосками из оцинкованного железа. Повсюду налеплены устаревшие плакатики военного времени или же их репродукции, составляя как бы часть непонятного наружного стенного покрытия. Все же я вошел внутрь и очутился в маленьком вестибюле, освещенном лишь несколькими указателями-стрелками: «Бар наемников», «Бар "Отечество"», «Походная кухня», «Блиндаж». Рой обмолвился насчет того, что встреча в каком-то подвале, потому я выбрал последний указатель. В самом низу крутой деревянной лестницы без боковин и с веревкой вместо перил я натолкнулся на какую-то прилипчивую преграду, которую при скудости освещения опознал как пластиковую занавеску, закамуфлированную, опять-таки предположительно, под брезент. В тени углублений, разрисованных под бетонированные укрытия, я углядел две сидевшие на корточках пары. По стенам висели муляжи винтовок, противогазов, гранат. Больше я разглядывать ничего не стал, а направился прямо к стойке бара, где меня встретила девица в форме, расцвеченной орденскими ленточками и сержантскими нашивками. Как раз в этот момент откуда-то из разных невидимых источников грянул немыслимый вой, напоминавший ор Эшли Вандервейна, только значительно ниже и сопровождавшийся грохотом и вялыми ударами. Все же мне удалось заказать себе пива «Гиннесс», после чего я пошел и сел на снабженный подушкой ящик из-под боеприпасов.