Однако у нее хватало времени и на то, чтобы руководить жизнью дочери.

Фионе не понравилось, когда ее маленькая девочка, которую она отправила учиться в Йельский университет, чтобы та стала юристом или бизнес-воротилой, и которая при удачном стечении обстоятельств должна была влюбиться в высокопоставленного чиновника, занимавшегося там повышением квалификации, неожиданно встретила мужчину своей мечты не на занятиях по юриспруденции, за обсуждением нюансов сводов законов о гражданских правонарушениях, а в коридоре увитого плющом здания, где он, работавший в компании своего отца, устанавливал окна. Возможно, если бы Шейла не познакомилась со мной, она закончила бы обучение. Хотя я в этом не уверен. Шейла любила путешествовать, чем-то заниматься, а не сидеть в классе, слушая, как преподаватель с важным видом читает лекцию на абсолютно неинтересную ей тему.

Ирония заключалась в том, что из нас двоих только у меня было высшее образование. Родители отправили меня на север, в колледж Бейтс в Льюистоне, штат Мэн, где я получил диплом специалиста по английскому языку, хотя и сам не знал, ради чего. Это оказалось совсем не то образование, которое потенциальные работодатели жаждут увидеть в твоем резюме. Закончив учебу, я не имел ни малейшего представления, что мне делать с дипломом. Учителем становиться я не хотел. И хотя мне нравилось сочинять, я не обладал достаточным талантом, чтобы создать по-настоящему великий американский роман. Я даже не был уверен, что в последние годы читал нечто подобное. Пусть уж эта слава останется за Фолкнером, Хемингуэем и Мелвиллом.

Да, никудышный из меня вышел писатель. Я даже не закончил тот свой роман.

Но несмотря на диплом, я принадлежал к людям, которых Фиона предпочитала игнорировать. Я был муравьем, рабочей пчелкой, одним из миллионов, на ком держится мир, но с кем, слава Богу, не приходится много общаться. Возможно, в какой-то степени Фиона была довольна тем, что существуют люди, строящие и ремонтирующие дома, как была рада, что есть те, кто каждый день выносит мусор. Она ставила меня в один ряд с людьми, которые чистили ее водосточные трубы и подстригали лужайку, когда она еще жила в большом доме, тюнинговали ее «кадиллак» и чинили протекающий унитаз. Ее совершенно не волновали наличие у меня собственной фирмы, перешедшей к тому же ко мне от отца, или мои способности руководить бригадой из нескольких человек. А кроме того, сам я обладал репутацией хорошего строителя и мог не только обеспечить жене и дочери крышу над головой, но и соорудить ее своими руками. Среди людей, работавших тоже руками, на Фиону могли произвести впечатление лишь какие-нибудь модные художники, эдакие Джексоны Поллоки двадцать первого века, чьи перепачканные краской брюки служили доказательством таланта и эксцентричности, а не просто попыткой заработать себе на жизнь.

За все эти годы у меня было немало клиентов вроде Фионы. Эти люди даже старались не пожимать тебе руку, опасаясь, как бы твои мозоли не повредили их нежные ладони.

С тех пор как я познакомился с Фионой, у меня с трудом укладывалось в голове, что Шейла действительно ее дочь. Если не брать в расчет внешнее сходство, эти женщины были абсолютно не похожи друг на друга. Фиона всеми силами старалась поддерживать статус-кво. Это выражалось в том, что она выступала за сохранение налоговых льгот для богатых, была ярой противницей легализации однополых браков и ратовала за двойное пожизненное заключение за мелкие кражи.

Страх Фионы, что Шейла выйдет за меня замуж, можно было сопоставить лишь с ее возмущением по поводу работы дочери волонтером по оказанию бесплатной юридической помощи неимущим, а также труда на добровольных началах в штабе сенатора-демократа Криса Додда.

— Тебе это действительно необходимо? Или ты просто хочешь позлить свою мать? — спросил я однажды Шейлу.

— Мне это необходимо, — ответила она. — А то, что мама злится, служит мне дополнительным бонусом.

Однажды в первый год после нашей свадьбы Шейла сказала мне:

— Моя мать — очень грубая женщина. За все эти годы я поняла: нужно давать ей отпор, иначе не выживешь. Ты даже не представляешь, что она мне наговорила, когда я сообщила о намерении выйти за тебя замуж. Но ты должен знать: самое обидное было сказано не о тебе, Глен. Это касалось меня. И выбора, который я сделала. Так вот, я горжусь своим выбором. И твоим тоже.

Мой выбор заключался в том, что я строил дома. Веранды, гаражи, пристройки, целые коттеджи. После окончания колледжа я попытался устроиться в фирму отца, где подрабатывал каждое лето с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать.

— Мне понадобятся рекомендации, — сказал я, войдя в его кабинет сразу же по возвращении из колледжа. Тогда мне было двадцать два.

Мне нравилось то, чем я занимался. Я сочувствовал друзьям, которые целыми днями сидели в заточении в своих похожих на конуру офисах, а после восьми часов работы возвращаясь домой, не могли толком назвать ни одного дела, которым они были заняты. Я же строил дома. Их можно было увидеть своими глазами, стоило лишь выйти на улицу. Занимаясь строительством вместе с отцом, я каждый день учился у него. Через пару лет совместной работы с ним я встретил Шейлу. Некоторое время спустя мы сошлись, и моим родителям это нравилось не больше, чем Фионе. Но через два года мы перестали жить в грехе, как любила говорить моя мать. Мы изменили себе отчасти потому, что мама умирала от рака, и осознание того, что мы официально оформили отношения, позволило ей отойти в мир иной со спокойным сердцем.

Еще через четыре года у нас родился ребенок.

Отец дожил до этого момента и смог подержать Келли на руках. После его смерти я стал боссом, но чувствовал себя осиротевшим и подавленным. Эти ботинки оказались слишком велики для меня, однако я делал все, что было в моих силах. Без него все пошло уже совсем не так, как прежде, и все же я любил свое дело. У меня был стимул вставать по утрам. И у меня была цель. Я не видел причин оправдываться перед матерью Шейлы за ту жизнь, которую выбрал.

Мы с Шейлой очень удивились, когда у Фионы появился Маркус Кингстон. Его первая жена все еще проживала где-то в Калифорнии, а вторая — погибла восемь лет назад, когда какой-то недоумок на навороченном «сивике» проехал на красный свет и врезался в ее «линкольн». Маркус занимался импортом одежды и других товаров, но свернул бизнес к тому времени, когда Фиона встретила его на открытии галереи в Дариене. Он старался завести полезные знакомства и связи среди богатых и влиятельных людей, к которым любила причислять себя Фиона.

Четыре года назад они решили пожениться, и Маркус продал свой дом в Норуолке, а Фиона выставила на торги свой в Дариене. Они стали жить вместе в роскошном таунхаусе, окнами выходившем на пролив Лонг-Айленд.

Шейла предполагала, что однажды утром Фиона проснулась и подумала: «Хочу ли я до конца дней жить одна?» Честно говоря, я никогда не думал, будто у Фионы могли возникнуть проблемы эмоционального характера. Эта женщина всегда держалась с таким надменным и независимым видом, что, казалось, совершенно не нуждается в чьем-либо обществе. Однако под ледяным фасадом скрывался очень одинокий человек.