– Понимаешь, отец… – На этом месте Платон невольно вздрогнул, так давно не слышал этого слова в свой адрес. – Не очень хорошо они с мужем жили последнее время. Сейчас о Прохоре Николаевиче, ну о покойном – только хорошо или никак, но все-таки… и пил, и ходок известный был. Как говорится – седина в бороду, бес в ребро или еще куда там у вас, не знаю. На грани развода были уже, но мать брак сохранила – не третий же раз выходить, бабушкой тем более. Руки распускал иногда, но мать никогда не жаловалась. Это уж я сама знаю. Да что это я, – спохватилась вдруг, – ты душ с дороги-то прими, небось не самолетом добирался. Одежду твою…смешная какая, я постираю, а ты вот…

Зина вышла и вернулась с джинсами и клетчатой рубахой.

– Колькино, тебе должно подойти по размеру.

Платон сначала хотел отказаться, потом подумал, что такая скромность – точно, ложная и сменить одежду после душа было бы в самый раз. В ванной Платон внимательно огляделся – на стеклянной полочке над раковиной стояли разнообразнейшие шампуни, гели и прочие масла в красивых пузырьках. Он поискал шампунь для нормальных волос, но были только для крашеных или тонких. Намыливая с наслаждением остатки волос крапивным шампунем, Платон подумал, что вот она, нормальная жизнь – когда есть выбор, даже в мелком, в несущественном, в шампунях, например. Он-то сам мылся хозяйственным мылом, ему и сносу, то есть смылу, не было. Одного куска на полгода могло хватить, особенно когда обмылки сохранять, не выбрасывать. Ну а когда выбор и в большем есть – в доме, например, в машине, тогда человеку вообще больше незачем сердце надрывать. Так нет же – гоняются за деньгами, воруют, в тюрьму садятся, а все потому, что не знают предела желаний своих, предела выбора своего. Как соленая вода – чем больше пьешь, тем больше хочется. А вот в самом главном выборе – выборе человека на свою жизнь, – тут вообще никакие деньги не помогут, разве помешают.

Посвежевший и пободревший от контрастного душа, Платон вытерся большим махровым полотенцем, немного поколебавшись, побрился Николаевой бритвой и подушился его одеколоном. На Платона из зеркала посмотрел не такой уж старый мужчина с добрыми голубыми, как у маленького Вольдемара, глазами, только от глаз разбежались лучистые морщины.

– Ядрена-матрена, – сказал Платон в зеркало и подмигнул.

Когда он осторожно зашел на кухню, там уже сидел красивый парень, вернее, сказать, молодой мужчина с волосами иссиня-черного, вороньего отлива, веселыми и умными карими глазами и держал пред собой такую же рюмку, как и Платонова, отодвинутая ближе к бутылке. Платон немного растерянно улыбнулся, хотя и сообразил, что это тот самый Николай и есть – Зинкин муж и его, выходит, зять.

– А, тесть дорогой, – подтвердил догадку мужчина, встал и протянул широкую руку, – Николай.

– Сергей Васильевич, – уважительно поздоровался Платон и присел на диванчик вслед за Николаем.

Зять и тесть немного посмотрели друг на друга, потом Николай, как бы спохватившись, широким движением – у него, по-видимому все в жизни было широко – налил рюмки до краев.

– С приездом и за знакомство единовременно!

Платон согласился глазами и приложился к рюмке. После омовения водочка потекла как-то особенно хорошо, с медовой удоволинкой. «И вправду хороший парень, сразу видно», – не без успокоенности подумал Платон, а то ведь по-разному бывает – вроде родня, а чужее чужих – тесть неизвестно откуда свалился, о котором столько лет никто и слыхом не слыхивал.

– Как добрались? Поездом, я по телеграмме понял?

Платон вдруг вспомнил о Шелапутовой посылке и махнул рукой.

– Поездом, только лучше б самолетом, – хотел добавить, если б были деньги, но не стал, – обокрали так, что ядрена-матрена просто. Да и ладно – мое бы срезали, так чужого человека посылку вез. Теперь не знаю, что и делать.

– Не огорчайтесь, – широко улыбнулся Николай, – заявление подали в милицию?

– Нет, говорят, бесполезно.

– Я не в том смысле, что полезно, а в том, что человеку, от которого посылку везли, справку бы эту представили для объяснения. Документ все-таки.

Платон поскреб затылок – эта простая мысль ни ему, ни его попутчикам в голову не пришла. Николай заметил растерянность Платона и успокоил:

– Да ничего. У меня полментовки в знакомых, на транспорте тоже. Завтра съездим, оформим протокольчик, будет хоть что предъявить.

Платон приложил руку к сердцу, не заметив, что левую и к противоположной груди – в правой он все еще держал рюмку.

На кухню зашла принарядившаяся Зина.

– Познакомились уже? Ну и ладненько. Коль, я дверь приоткрыла, чтобы гости не звонили, да и твои джинсы с рубашкой отцу дала, его вещи стирать и стирать с дороги, ничего, милый?

Коля бросил взгляд на тестя и посадил Зину к себе на колени.

– Да ради Бога, лишь бы не жало под мышками. Ты моя красавица, Волечка спит?

– Уснул, уснул, мамке роздых дал наконец-то. Ну что, стол здесь накроем по-быстрому или в другой комнате?

Платон подумал, что даже не успел посмотреть дочкин дом – квартира была неоднокомнатой, стало быть, широкой, у Коли другой быть и не могло.

– Давай в комнате – здесь все не поместятся. Человек пять-шесть придут, это точно.

Платон, помогая собирать стол, заодно осмотрелся. Ничего так, квартира была, как говорится, «полной чашей», но что сразу понравилось – без выпендрежа. Без показушного хрусталя на полках, картин хозяев в фасонном виде на стене, без «выставочных» икон, что обычно висят у убежденных атеистов, без всяких там супертонких телевизоров, про которые Платон много слышал от артиста. Мебель была обычной, опрятной, не карельская береза какая-то, когда на дорогущем стуле и сидеть-то страшно. Особенно понравился Колин бар в углу гостиной – там красовались живописные бутылки самых разных калибров и форм. Коля, не обинуясь, достал одну с черной этикеткой, где был изображен джентельмен в цилиндре и тростью, и стаканы с толстым стеклом.

– Виски уважаем? – полуспросил, полуутвердил Николай и разлил янтарный напиток.

Платон больше уважал родную беленькую, тем более с нее начали, но и к иноземным напиткам ненависти не испытывал.

– Вцепились? – Платону вспомнился лихой матрос Василий.

Николай улыбнулся и «вцепился». Когда минут через сорок начали подходить первые гости с пышными букетами и детскими подарками, Платон и Николай были уже друганы – не разлей вода. Ну или виски.

9

Гости осторожно проходили в комнату с почти уже накрытым столом, но не садились, а размещались у бара. Платон невольно оказался в самом центре компании веселых, ценящих жизнь и крепко за нее державшихся мужчин, их жен, одетых уютно, просто, смотрящих без вызова и надменности. Зина быстро переоделась и вышла к гостям прихорошенной, в красном летнем платье, сразу помолодев на несколько лет.

– Таки шалом! – в дверях появился невысокий худой человек лет сорока с небольшим, с коренастым носом, оттопыренными ушами и веселым бирюзовым взглядом.