слове Басмановы крепки стоять. Ещё с деда моего, Алексея Даниловича, казнённого по навету Малюты! — выразительно нажал он на последнее.

— Тут о государе идёт речь! — забеспокоился Катырёв. — Ты это, Пётр Фёдорович, зарубку сделай: государево дело, перво-наперво дело!

— То ж и я говорю, — снисходительно согласился Басманов, чтобы не спорить со стариком.

— Пётр Фёдорович, и ты уж как пристяжная! — насупил брови и подозрительно глянул Катырёв на него.

Они расстались, недовольные друг другом. Однако Басманов пересилил себя, всё-таки взялся за розыск крамолы в войске.

Василий Голицын, встревоженный его деятельностью, сразу же пригласил его к себе в полк. И Басманов не осмелился отказать ему: своему двоюродному брату по матери, старшему и по возрасту, и по «лествице». Голицыны приняли его по-семейному: усадили за стол, угостили водочкой. Князь Василий стал осторожно выпытывать у него, что же он успел узнать о воровском деле в лагере и как решил поступить, если выявится измена великая.

Басманов отвечал уклончиво, собирался отмолчаться. Да не таков был князь Василий, чтобы отпускать всё на волю случая или Господа Бога. Напомнил он удальцу и щёголю, что Ма-люта Скуратов был повинен в смерти не только его деда, но и отца, Фёдора Алексеевича.

— На нём их кровь! — сказал он так, что Басманову стало ясно, как он ненавидит земского царя, его семейство, всех его родичей.

— Купил он тебя за две тысячи! — кинул ему в лицо князь Андрей и словно припечатал этим.

— Андрей Васильевич, ты размысли, что говоришь! — хмуро взглянул Басманов на него, не желая сносить оскорбительную насмешку. — Думаешь, не знаю, что тут затевается? — спросил он его. — И кто всем заправляет?

— А раз знаешь, почему не донесёшь? — заговорил князь Иван. — Беги говори царице с её сосунком!.. Или Катырю скажешь? Так тот же глуп, всего боится!

— Во-во, а ты — храбрец! Хм! — хмыкнул Басманов и смерил его колючим взглядом. Он ещё мог снести что-то от князя Василия. А вот младшим его братьям, Андрею и Ивану, которые были всего-то войсковыми головами, он уступать не хотел. Тут всё внутри у него бунтовало.

Князь Василий прицыкнул на взъерошившихся петухами братьев и просительно забубнил:

— Пётр, не спеши выслужиться у Годуновых. Попомни моё слово — подстригут они тебе бороду, подстригут!.. Дверь же моя всегда открыта для тебя, — по-дружески обнял он его и налил ему очередную чарку водки.

После этого разговора прыти у Петра Басманова, правнука Данилы Андреевича Плещеева, по прозвищу Басман, убавилось.

А на Егория вешнего из Москвы пришёл гонец с новой разрядной росписью. И Катырёв собрал у себя воевод, а дьяк зачитал роспись: «А под Кромами быть боярам и воеводам по полкам: в большом полку князь Михайло Петрович Катырёв да боярин Пётр Фёдорович Басманов, в правой руке боярин князь Василий Васильевич Голицын да князь Михайло Фёдорович Кашин, в передовом полку окольничий Иван Иванович Годунов да боярин Михайло Глебович Салтыков, в сторожевом полку боярин Андрей Андреевич Телятевский да князь Михаил Самсонович Туренин, в левой руке воевода Замятия Иванович Сабуров да князь Лука князь Осипов сын Щербатой. Писана на Москве лета 113-го апреля 18 день».

— А роспись сия дана в приказе Сыскных дел, за печатью Семёна Никитича Годунова, — сказал дьяк и свернул грамоту.

Новая роспись оказалась неожиданной для всех. Растерялся и Катырёв, не зная, что там творится в Москве, если шлют сюда такие грамоты. Но он точно знал, что сейчас войско захлестнёт волна местнических тяжб. Тут уже будет не до осады, не до штурма.

По росписи Семёна Годунова сторожевой полк переходил к его зятю, князю Андрею Телятевскому. Пётр Басманов, оказываясь вторым воеводой у Катырёва, откатывался по «лествице» на одно место ниже Телятевского.

Замятию Сабурова эта роспись тоже ставила ниже Телятевского на одно место.

— Михайло Петрович, уволь меня от таких грамот! — возмутился тот. — Что там Сёмка пришлет завтра, одному Богу ведомо! Вон Михайло Кашин верно делал, отказал списку!

Не ожидал такого хода от своего тестя и Телятевский.

— Товарищи, не надо так, сгоряча-то, — стал унимать Катырёв воевод. — Пошлём на Москву грамоту. Пусть Разрядный даст тому добро или откажет…

Василий Голицын бросил красноречивый взгляд на Басманова и слегка усмехнулся, как бы намекая: вот видишь, а ты чтишь милости Годуновых — они же отдали тебя на откуп своему зятюшке…

— Да что же это такое! — воскликнул Басманов, потемнел лицом под насмешливыми взглядами Голицыных, понял, каким дураком выставляет его эта годуновская грамота. А он, глупец, ещё верил им. И это больнее всего задело его. — Михайло Петрович, отец мой точно был на два места выше отца князя Андрея!.. Семён выдал меня головой зятю! Срамота роду Басмановых от меня! Потерька!..[27] Лучше смерть, чем позор! Как смотреть в глаза людям-то?!

— Пётр Фёдорович, грамоту отпишем… — беспомощно повторял Катырёв одно и то же. — В Разрядный приказ, к царице с государем…

— Ты Сёмке ещё отпиши! — сорвавшимся голосом выкрикнул Басманов. — Одна порода там!

— То неправду затеял Семён, лукаво, раздорно ставит войско… — лепетал всё то же Катырёв, не представляя, как и уговаривать воевод.

Но Басманов, не слыша его, упал на стол, закричал, что его бесчестят перед всем миром:

— То Семён нарочно умыслил! Завидки его берут, что Петька Басманов принёс государеву делу великий прибыток!..

Успокаивая, Голицыны увели Басманова из палатки Каты-рёва. От большого воеводы тот ушёл совсем другим человеком и сделал шаг туда, куда его подталкивали Голицыны. В сердцах он поклялся переловить всех воевод и повязать. Но его замысел собрать у себя их всех и разом арестовать провалился. Князь Михаил Петрович был настороже. Он не доверял Голицыным, тем более Басманову, и на приглашение того приехать к нему в полк на совет не поехал. Велел он то же самое сделать Телятевскому и Кашину, послал предупредить и Сабурова. Тому, однако, было не до совета — лежал больным. Ивана Годунова предостеречь не удалось, он попал в руки мятежников, и его потом выдали царевичу.

А события в лагере разворачивались стремительно. Масса конных и пеших, рязанских и тульских сотен, подбитых заговорщиками на измену, ринулась к наплавному мосту, чтобы пробиться на соединение с гарнизоном крепости. И в одно мгновение были сметены охранники Ляпунова. Лодки не выдержали огромной тяжести, и мост накренился. В воду, пихаясь и сталкивая друг друга, полетели кони и люди.

С другой стороны реки, сквозь эту толпу, к мосту прокладывали себе путь донцы Корелы. За ними следовали путивльские сотни.

Зарудский пробился через мост и ворвался с казаками в стан передового полка… «Бог ты