Первым городом на пути армии, двинувшейся в путь 29 июня, был Оксер. Горожане так и не открыли дофину ворота, пообещав, что сделают это, если ему покорятся Труа и Реймс. Труа, где был подписан злополучный договор 1420 года, был столицей Шампани, богатым городом купцов и сукноделов. Приблизившись к нему, Карл отправил горожанам письмо, обещая полное прощение и безопасность в случае добровольной сдачи. Жители Труа колебались; если они и хотели сдаться, то им мешал это сделать сильный бургундский гарнизон. На переговоры они послали францисканского монаха, брата Ришара; приблизившись к Жанне, он начал усиленно креститься и брызгать в ее сторону святой водой, словно собирался изгнать дьявола. "Не бойтесь, отче, я не улечу!" — сказала она, улыбаясь. Конечно, она знала о том, что враги называют ее ведьмой, но до поры потешалась над этими слухами.

На самом деле французам было не до веселья: большой, хорошо укрепленный город мог надолго задержать армию. Но Жанна, по словам Дюнуа, сказала Карлу: "Благородный дофин, прикажите, чтобы ваши люди пришли и осадили город Труа, и не затягивайте Совет, потому что, во имя Бога, не пройдет и трех дней, как я введу вас в город Труа любовью, или силой, или храбростью и лживая Бургундия будет этим посрамлена". Сказав это, она принялась расставлять войска и артиллерию вдоль крепостных рвов, "и она так хорошо потрудилась этой ночью, что на следующий день епископ и горожане, дрожащие и трепещущие, выказали повиновение королю".

Эта "психическая атака" указала путь, которым французская армия с тех пор исправно следовала. 10 июля дофин торжественно въехал в город, и Жанна следовала за ним в числе военачальников. Города Арси и Шалон добровольно вручили победителям ключи. В последнем из них Жанну встретили земляки из Домреми, специально пришедшие повидать ее. Один из них, Жан Моро, еще много лет благоговейно вспоминал, как девушка подарила ему свое красное платье для его дочери. Очевидно, это было то же платье, в котором Жанна в свое время явилась в Вокулёр, — выходит, что она пронесла его через все свои странствия как память о доме. То, что она теперь вдруг решила избавиться от него, говорило о тревожном предчувствии завершения своего предназначения, а с ним и жизни. Предчувствием можно считать и слова, сказанные ею другому земляку, Жерардену из Эпиналя, — она призналась, что не боится ничего, кроме предательства. А ведь Жанна тогда находилась на пике славы, и казалось, что никто в целом королевстве не осмелится поднять на нее руку.

До Реймса оставалось совсем немного. 16 июля в замке Сет-Со король принял именитых горожан, которые выразили ему полную покорность. В тот же день город спешно покинули сторонники бургундской партии, одним из которых был местный уроженец Пьер Кошои, бывший ректор Парижского университета. Этого предателя и будущего палача Жанны судьба будто нарочно наградила фамилией, близкой по звучанию к слову cochon — свинья. Сын богатого винодела, он родился в 1371 году и получил в Париже степень доктора богословия, прославившись не столько как ученый, сколько как умелый и жесткий администратор. В политической борьбе Кошои сразу принял сторону бургундцев, а потом и англичан, став советником короля Генриха V, а после его малолетнего сына Генриха VI, Получив в награду богатое епископство Бове в Пикардии, он потерял его из-за прихода французских войск во главе с Жанной и навсегда затаил злобу против нее.

Но пока девушка не слышала про Кошона и не думала о нем. Вечером того же 16 июля она вместе с королем вступила в Реймс под радостные крики жителей. На следующий день в кафедральном соборе состоялась торжественная коронация Карла VII. Вначале он дал необходимые клятвы, потом архиепископ Реньо благословил королевские регалии: корону, скипетр, золотые шпоры, а также "руку правосудия" — ладонь, вырезанную из слоновой кости, которая заменяла французским королям державу. Потом Карла помазали священным миром из аббатства Сен-Реми — по преданию, ангелы принесли его на коронацию первого короля франков Хлодвига. После помазания кистей рук на них надели перчатки и золотое кольцо, символизировавшее союз короля и его народа. Затем его повели к трону, стоящему на возвышении, пока двенадцать пэров — шесть светских и шесть духовных — держали над его головой корону, которую в конце концов водрузил на него архиепископ.

В письме трех анжуйских дворян королеве Марии, которая из-за очередной беременности осталась в Париже, говорилось: "В час, когда король был миропомазан и также когда ему на голову возложили корону, все закричали: "Ноэль!"[6] И трубы зазвучали так громко, что казалось, своды церкви рухнут. И во время этого таинства Дева постоянно находилась рядом с королем и держала в руке свое знамя. И было так отрадно видеть короля, державшегося с большим благородством и достоинством, а также Деву. И Богу лишь известно, были ли вы здесь желанны". На кар тинах, изображающих эту церемонию, Жанну изображают в латах, но на самом деле она была в платье из золотой парчи. Возможно, ее уговорили не нарушать приличий, но архиепископ Реньо был возмущен этим: "Она возгордилась и облачилась в роскошные одежды". Думается, правда, что если бы она явилась в собор в мужском костюме, святой отец был бы недоволен еще больше.

После церемонии Жанна упала перед Карлом на колени и горько заплакала, говоря: "Милый король, отныне исполнено желание Бога, который хотел, чтобы я сняла осаду с Орлеана и привела вас в этот город Реймс принять ваше святое миропомазание, показав тем самым, что вы истинный король и тот, кому должно принадлежать королевство". "Почему же ты плачешь?" — спросил в недоумении король. "Потому, что мне скоро предстоит покинуть вас". То же самое она сказала отцу и матери, которые тоже присутствовали на церемонии, приехав из Домреми по ее приглашению. Точных слов ее мы не знаем, но Жак д’Арк и Изабелла Роме уехали домой в далеко не радостном настроении.

Коронация Карла VII в Реймсе. Книжная иллюстрация

Но большинство французов ликовали — впервые за три с лишним десятилетия у них появился законный и притом дееспособный король. Многие восприняли это как окончание долгой эпохи бедствий, принесенное волей Всевышнего через Его посланницу — Орлеанскую Деву, которую после Реймса все чаще называли Девой Франции. Эту мысль почти одновременно проводили в своих сочинениях три выдающихся деятеля французской культуры XV века. Первым был известный богослов Жан Жерсон (1363–1429), скончавшийся в канун коронации Карла VII. Незадолго до этого он написал похвальное слово Жанне, защищавшее ее от обвинений в колдовстве. Жерсон указывал, что девушка, сделавшая своей единственной целью защиту Франции и ее короля, никак не может быть посланницей дьявола.

Вскоре после коронации свою поэму "Прославление Жанны" написала Кристина Пизанская (1365–1430). Бывшая фрейлина Изабеллы Баварской, она была одной из первых французских поэтесс и Схмело защищала права женщин в своей "Книге о Граде женском". После захвата Парижа бургундцами ей, патриотке Франции, пришлось бежать в монастырь Буасси, где она жила до конца жизни. С приходом Девы, как она признавалась, для нее и для всей страны "снова воссияло Солнце". Кристина сравнивает Жанну с библейскими Деборой, Эсфирью и Юдифью, снова вспоминает предсказание Мерлина и предсказывает своей героине новые удивительные подвиги — победу над еретиками-гуситами в Чехии и даже отвоевание Святой земли у сарацин, о котором европейцы мечтали уже не первый век.