– Нет, мне без сахара.

– Хороший кофе.

– Мы ведь не из-за денег пришли, мы про деньги не знали… Мы с вами хотели познакомиться. Такая невероятная история, что у Димки есть сестра, просто сериал… – Пупсик суетится под клиентом. – А Ира точно не придет?

– Она за городом. – Дин.

– Знаете, у нас очень болезненный разрыв, мы были самыми близкими подругами. С этой квартирой столько связано, у нас здесь начался роман. Я так люблю эту квартиру, эту кухню. А ты? – У Пупсика полное недержание.

– Я тоже. – Виноватый голос Тихони.

– Вы уже со всеми встречались? – Пупсик опять торопится.

– Со всеми. – У Дин голос как у робота.

– Со всеми вместе? – Тихоня не выдержал.

– Да. – Безразличная Дин, динамик делает обертона ниже, и голос точно как у Димки.

– Ёка и Васька общаются с Иркой? – Пупсик потрясена.

– Да, мы встречались вчетвером. – Дин.

– Из-за денег на все готовы, – обиженный голос Пупсика, – мы-то с вами так встретились, мы про деньги ничего не знали.

– Они и до моего приезда общались. – Дин.

Пауза.

– Понятно. – Удивленный Тихоня.

– Димка такой светлый человек… – Растерянная Пупсик.

– И что, они готовы все вместе встретиться? – Напрягшийся Тихоня.

– Кроме Иры. – Дин.

– А ей-то что? – Пупсик возмущена.

Дура, я тебе же хочу лучше сделать. Я-то могу смотреть в глаза кому угодно, а ты – через одного, не потому, что виновата, а потому, что тебя приучили, что ты по жизни виновата.

– Я мало что понимаю во всех ваших отношениях, и у меня нет возможности вникать, – черствый голос Дин.

– И моя жена готова? – Тихоня.

– Твоя бывшая жена! – Агрессивная Пупсик.

– Она согласилась. – Дин.

– И Васька? – Пупсик.

– Ему деньги нужны, у него сын родился, – ленивый голос Дин.

– Сын родился? – потрясенный возглас Пупсика, длинная пауза, звон ложки о край чашки. – Так…

Пауза раз в пять длинней корректной. Неужели она не знала, Москва же такой маленький город…

– А на ком он женился? – Пупсик, бедная Пупсик, и нет меня, которая утешит, убедит, что назло родил сына, а любит только ее, ведь у нее в жизни так мало доказательств собственной женской реализованности. Только дочка, сестра, домашняя прислуга, отличница… Когда человек запрещает себе сексуальность, он потом обязательно запрещает себе любить и защищать ребенка, невозможно же любить и защищать плоды того, что ты бессознательно считаешь грехом, от этого же крыша поедет. А потом эта Пупсикова плебейская привычка оплачивать присутствие мужика в своей жизни любыми унижениями, терпеть все от Васьки, делать аборты от Тихони весь период его метаний между двумя бабами. Да еще с таким надрывом делать, что столб от чувства вины женится. Конкурировать с Ёкой размерами Тихониных угрызений совести.

И этот алый пеньюар, вывешенный на стену на вешалке после свадьбы, как окровавленная простыня у древних народов: «Смотрите, смотрите, меня ближе к сорока годам лишили девственности! Все-таки лишили!» Бедная Пупсик, обокраденная родителями на свою женскую жизнь.

– На какой-то своей то ли студентке, то ли аспирантке, – каменный тон Дин. Этой кобылице все по фигу, все наши обломы в кайф…

– А говорили… он опустился… пьет… – обиженный голос Пупсика.

– Не похоже, к тому же он за рулем, – еще один удар в печень. Могла бы и помолчать, могла бы проинформировать в жанре соцреализма, не слепая же.

Пауза.

– Интересно, интересно. – Ложка постукивает по чашке.

– Я же говорил, быстро утешится. – Тихоня раньше был побережнее.

Пауза.

– А Ёка замуж не вышла? – Ну вот и алаверды Пупсика, значит, там уже поле боя.

– У нее шофер, телохранитель и любовник на одной ставке. – Дин понесло.

– Да что вы? – Оживившаяся Пупсик. – «Ах, я жить не буду! Ах, я собой покончу!» Сколько крови у нас выпила, чтоб теперь упасть на шофера!

– Хороший коньяк. – Ну Дин, просто Карабас Барабас!

– Да я вообще не пью, если только чуть-чуть. За встречу. Мне вообще пить нельзя. – Пупсику с младенчества внушили, что ей пить нельзя, и поэтому каждый раз, когда она выпивает рюмку, тормоза снимаются так, что она ведет себя как блатная «мурка».

– Тогда я тоже выпью. – Напряженный Тихоня.

– Ты за рулем! – Пупсик голосом классной дамы.

– И они готовы с нами встретиться? – Тихоня.

– Да, готовы. – Дин.

– Это странно. – Тихоня.

– Столько времени прошло. – Скучающая Дин.

– Всего три года. – Пупсик.

Неужели уже три года?

– А чем вы занимаетесь? – Пупсик вспомнила о хороших манерах.

– Разным. Работаю фотомоделью, пишу, рисую, конструирую одежду. – Не очень-то много ты и сама достигла в своей Америке, судя то тону.

– А как она выглядит? – Пупсик, торопливо.

– Ну, вот на мне сейчас моя модель. – Дин, небрежно настолько, что, видать, ахиллесова пята.

– Да нет, Ёка как выглядит? – Ах, бестактная Пупсик.

– По-моему, похорошела. – Ответный удар Дин.

– Ну вы же ее раньше не видели? – Возмущенная Пупсик.

– Если судить по фотографиям. – Зевающая Дин.

– Одета ужасно? – Пупсик с надеждой. Господи, будто ты лучше ее всегда была одета. У Ёки был крен в нищету, а у Пупсика – в пожилой партийный стиль. Мою экстравагантность она называла «одесской манерой одежды», а чтоб завоевать Тихоню, бегала по даче перед всеми в футболке и чулках с резинками на пудовых окороках, как в уездном публичном доме.

– Она одета из дорогих магазинов. Правда, ваши дорогие магазины существенно отличаются от наших дорогих магазинов. – Презрительная Дин, будто уже видела наши дорогие магазины.

– Да она всегда была одета как уборщица! – Пупсика понесло.

– Когда не было денег, все были плохо одеты. – Тихоня просто джентльмен.

– Теперь у нее другая жизнь с другими деньгами. – Дин.

– Так зачем ей теперь с нами встречаться, если у нее много денег? – Пупсик.

– Чтоб было еще больше. – Рациональная Дин.

– А сколько денег? О какой сумме речь? – Тихоня.

– Ну как тебе не стыдно, мы же не за деньгами пришли. – Застенчивая Пупсик.

– Расслабься, в Америке об этом говорят спокойно. – Раздраженный Тихоня.

– Деньги большие, но сумму я могу назвать только всем вместе, таковы условия игры, и они придуманы не мной, – бесстрастная Дин.