И это совершенно естественно для армии, где понятия законности если в принципе и не отсутствовали, то, по крайней мере, игнорировались, где жестокость начальников вытекала из системы ценностей и приоритетов, насаждаемых сверху. Сабанеев писал Киселеву: «Тиранство есть необходимое следствие фронтового педантизма, а уныние войск, от того происходящее, предвестник больших несчастий». Командиры не могли не обкрадывать солдат, ибо нужно было готовиться к смотрам, а для этого требовались тысячи рублей, которых у них не было; денег, отпускаемых на «постройку» амуниции, не хватало. Они не могли не мучить солдат шагистикой, ибо царев смотр был началом и концом их надежд на лучшее будущее, а для смотра требовалось одно: «Учебный шаг, хорошая стойка, быстрый взор, скобка против рта, параллельность шеренг, неподвижность плеч»[83]. Командиры не могли не тиранить солдат, ибо искренне не понимали, как можно солдат чему-то научить без мордобоя. Они не видели в солдате человека, ибо весьма часто не понимали ни собственного достоинства, ни своих обязанностей, ибо не видели людей в себе — необразованных, нищих, живущих в глухомани, где пьянство было единственным занятием.

Не то что корпусной командир — сам царь не смог бы пробить эту толщу.

Нужно было менять Систему. А на это Сабанеев не был согласен.

В 1819 г. П. Д. Киселев стал начальником штаба 2-й армии, штаб-квартира которой со времен Суворова располагалась в Тульчине. Именно отсюда начался решающий этап восхождения Киселева к вершинам бюрократии. До этого он был одним из нескольких подающих надежды флигель-адъютантов императора, выполнявших иногда весьма ответственные поручения его. Теперь же пост был другого качества и другой ответственности.

В Киселеве среди прочего удивляет то, что он был в фаворе у обоих императоров — Александра и Николая Павловичей, людей с достаточно несхожими характерами, уровнем культуры и манерой поведения, и притом сумел не потерять лица, сохранить независимость и не превратиться в обычного придворного, как это произошло с большинством его «коллег» по флигель-адъютантству.

Декабрист Н. В. Басаргин, адъютант Киселева, пишет о Павле Дмитриевиче так: «Начальник Главного штаба генерал Киселев был личностью весьма замечательною. Не имея ученого образования, он был чрезвычайно умен, ловок, деятелен, очень приятен в обществе и владел даром слова. У него была большая способность привязывать к себе людей и, особенно, подчиненных. По службе был взыскателен, но очень вежлив в обращении и вообще мыслил и действовал с каким-то рыцарским благородством. Со старшими вел себя скорее гордо, нежели униженно, а с младшими ласково и снисходительно… Не раз я сам от него слышал, как трудно ему было сделаться из светского полотера (как он выражался) деловым человеком, и сколько бессонных ночей он должен был проводить, будучи уже флигель-адъютантом, чтобы несколько образовать себя и приготовиться быть на что-нибудь годным»[84]. Басаргин специально подчеркивал независимое поведение Киселева с Аракчеевым, особенно заметное на фоне поведения членов свиты («смешно было даже смотреть, с каким подобострастием царедворцы обходились с Аракчеевым») и с самим Александром I («Киселев не унижался и вел себя с достоинством, не теряя этим расположения»). Словом, относился к лучшим образцам «особ приближенных», что и подтвердилось в царствование Николая I, когда он стоически выносил дружную ненависть сановного Петербурга; его называли там «Пугачевым» за стремление к улучшению участи крестьянства.

В 1819 г. назначение Киселева было воспринято в армии с раздраженным недоумением. Командующий армией Витгенштейн решил, что к нему приставили шпиона, что он лишился доверенности царя и потребовал отставки (обычный ход в подобной ситуации в рассматриваемое время), но милостивое письмо Александра («поцелуй», по тогдашней терминологии) успокоило его. Далеко не сразу наладились, как уже говорилось, отношения Сабанеева с Киселевым. Сабанеев еще во время инспекторской поездки Киселева во 2-ю армию в 1817 г. писал Закревскому, что «от таковых инспекторов… вред для службы величайший», ибо царская доверенность к полковнику Киселеву подрывает авторитет генерал-лейтенанта, командира корпуса, в глазах его подчиненных. «Я… знаю свое дело во всех отношениях не только лучше Киселева, (чем и гордиться не хочу), но и многих других. Кто не поймет устава? Тот, кто русской грамоты не знает». В 1819 г. Сабанеев также был насторожен, или, скорее, раздражен: «Киселев на сей раз или лучше сказать до сих пор ведет себя прекрасно во всех отношениях. Человек молодой, не без способностей, поощрен Государем как нельзя более, получил опытность и будет полезен. Кому же и служить, как не таким. С полною Царскою доверенностью, известною всем и каждому, все сделать можно. Например, требования его исполняются гораздо скорее и без всякого прекословия… потому что боятся, зная доступ его к престолу. Таким чиновникам так и подобает. Мы, грешные, иное дело, так и быть должно потому, что начальников штаба только двое, а нас как собак»[85]. В этих словах, конечно, чувствуется обида на то, что Сабанеев должен подчиняться молодому человеку, которому было два годика, когда он, Сабанеев, получил боевое крещение под Мачином.

Поражен был назначением Киселева и Ермолов, считавший, что это место на уровне Воронцова, но никак не Киселева, который не имел опыта самостоятельного командования и видел войну в адъютантских чинах.

И тем не менее Александр I не ошибся в выборе. Павел Дмитриевич оказался на своем месте. За новые обязанности Киселев взялся с максимальным усердием: «Я устроил себе комнату, из которой почти не выхожу; с бумагами провожу часов десять, остальное время с книгами; весельем хвастать не могу, ибо и жизнь моя, как письма, имеет сухость тяжкую. Все один, все без раздела и душа в унынии. Я не ропщу…»

Витгенштейн уже мало занимался делами, поэтому Киселев нередко фактически управлял (не командовал!) 2-й армией, как, впрочем, и энергичный начальник штаба 1-й армии Дибич при Сакене.

Закревский, по обыкновению, давал мудрые советы: «Всего разом поправить нельзя, но ты начни с запущенных частей и понемножку все приведешь в порядок. Усердных поощряй, а ленивых брани порядочно и никакой вины не спускай»[86].

О состоянии 2-й армии мы уже имеем представление; впечатления Киселева мало отличались от того, о чем писал Сабанеев. Казармы, в которых нельзя жить, скверные госпитали, нехватка продовольствия, побеги солдат, упадок дисциплины, нехватка толковых офицеров, забытая начальством судная часть — все это мы уже видели раньше. И если Ермолов писал Закревскому: «Вы люди чудесные и хотите дать законы самой природе, и от 70-летнего Дельпоццо требуете таких способностей, как от человека со всею свежестию рассудка и с полною силою души», то и Киселев был не в лучшем положении: «Граф (Витгенштейн — М. Д.) пишет, и я тебе повторяю касательно генералитета нашего. Что за несчастная богадельня сделалась из 2-й армии. Имеретинский, Массаловы, Шевандины и толпы тому подобных наполняют список. Перестаньте давать нам сих калек, годных к истреблению, и если будет производство, то оставьте хотя просимых… Касательно до назначения будущих полковых командиров, то я здесь отличных действительно не знаю; баталионами ладят, но полк — дело другое»[87].