Этот поцелуй словно остался висеть в воздухе, как недосказанное слово. Весь ее брак повис в неизвестности, как фраза, которую неумелый оратор позабыл окончить.

Он был спокойным, вежливым, полностью держащим себя в руках. И лишь она одна сгорала от снедавшего ее желания, от кипящих в ней страстей. Она, только она виновата в том, что позволила этому мужчине одурачить себя, и, очевидно, вовсе не собиралась прекращать заниматься самообманом. На этот раз ей нужен был лишь повод, самый дешевый и незамысловатый, чтобы буквально запрыгнуть в его кровать, а он… он просто не заметил этого, он отклонил этот повод, каким бы банальным он ни был, и отослал ее, целомудренно погладив по головке. Он поцеловал ее так, будто она была ребенком.

Так, словно ничего и не изменилось.

Однако в том-то и дело, что все было по-другому.

Когда он покинул Англию, она была наивной девочкой, молодой женой, и он владел только ее телом, жадно отвечавшим ему, испытывающим жгучие желания. Но теперь ему, оказывается, надо больше, чем физическое повиновение ее тела. Что он сказал? Он хочет, чтобы она пришла к нему так, будто между ними романтические отношения, любовь. Ему нужно от нее не только готовность, но и доверие. Он желает забрать каждую каплю ее одинокой силы, которую она копила для себя во время его долгого отсутствия. Он не хочет, чтобы она была лишь обнаженной, нет, он стремится увидеть ее трепещущей и слабой. Ранимой. Он хочет ее всю, целиком, и, проклятье, она слишком долго создавала себя, слишком долго буквально собирала себя по кусочкам, чтобы отдать просто так ему все, чего бы он ни пожелал.

Нет, он может стремиться заполучить ее согласие, употребляя для этого всю свою власть и мужское обаяние, но она не собирается идти ему навстречу. Совсем наоборот.

Она ведь видела искру в его глазах, намек на то, что ее провалившаяся попытка совращения вызвала в нем больший отклик, чем просто удивление. Он наклонился к ней. Он поцеловал ее. И когда она потянулась к нему, он поймал ее руку, не дав ей коснуться его.

Его броня дала трещину.

Кейт слышала, как в его комнате скрипнула деревянная половица. Что он там делает? Снимает оставшуюся одежду? Она посмотрела на дверь, разделявшую их, мрачным, ревнивым взглядом.

Он хотел победить ее, не давая себя взамен. Хотел завоевать, а не добиться ее уважения в обмен на свое. Он хотел, чтобы все было по-старому.

Но на этот раз Кейт не останется одна, снедаемая яростными желаниями. Она собирается разрушить этот его контроль, заставить его отринуть свое хладнокровие. На этот раз он тоже будет гореть. Будет хотеть. Будет жаждать ее вопреки всяческим доводам разума. И когда она победит его, жалкого и отчаявшегося, на коленях умоляющего ее…

Кейт вздохнула, и практичная часть ее натуры взяла свое. Если ей и удастся поставить мужа на колени, она почувствует себя так же смущенно, как и сейчас. Она просто не будет знать, что ей с ним делать.

Да, у нее были вполне обоснованные причины для гнева, но даже малейшее раздражение делало ее уязвимой. Неужели ее гневные фантазии стали всего лишь иным воплощением ее былых надежд? Она опять вернулась к своим девичьим грезам о коленопреклоненных признаниях в любви. Но ей вовсе не нужна месть. Что ей от этих мелочных насмешек? Она лишь хотела не испытывать в будущем той боли, что он причинил ей в прошлом.

Кейт закрыла глаза и глубоко вздохнула. Не надо никаких грез, никаких стремлений, никаких желаний. Если она просто откажется от своих пустых надежд, он никогда не сможет ее ранить.

Кейт достала одно за другим все яйца из своих карманов и положила их на стоящий перед ней ветхий столик. Мелкие хлопья пыли кружились в приглушенных лучах утреннего солнца, проникавших сквозь толстые стекла маленькой пастушеской хижины.

— Я не могу сказать, когда вернусь снова, — сказала она, доставая последнее яйцо из кармана плаща. — Я думала, что удастся приходить сюда достаточно часто, но теперь появились некоторые сложности.

Луиза сидела на стуле, держа на руках запеленутого младенца. Она выглядела, как никогда, женственно и благородно, даже несмотря на то, что надетое на ней удобное шерстяное зеленое платье сильно отличалось от изящных нарядов из шелка и муслина, украшавших ее гардероб в Лондоне. При этих словах ее лицо вытянулось, и она прижала младенца ближе к груди.

— Сложности, — прошептала она, — терпеть не могу сложностей.

Кейт начала перекладывать принесенные ею съестные припасы из корзины на стол. Ее руки и плечи отчаянно ныли после того, как она пять миль тащила весь этот груз на себе.

— Здесь копченый окорок, несколько морковок и пучок зелени. Там под навесом при входе лежат припасенные картошка и репа. Я принесла еще немного лука-порея из сада — вот он. Возможно, я смогу выбраться сюда в следующий раз только через неделю. Так что тебе придется довольствоваться этой незамысловатой пищей.

Она умолкла, чувствуя себя бесполезной. Луиза покачала головой.

— Что за сложности могут задержать тебя на целую неделю?

Кейт отвернулась и приподняла еще одну салфетку, лежавшую на самом дне корзины.

Домик, где скрывалась Луиза, располагался в пяти милях к западу от Берксвифта. Когда-то это убогое строение было не более чем скромной пастушеской хижиной — четыре стены и открытый очаг. Однако со временем он превратился в небольшой трехкомнатный коттедж — летняя кухня, где располагались грубо обтесанный стол и пара табуреток, спальня и комнатушка для хранения припасов.

Луиза и кормилица из Йоркшира, которую наняла Кейт, теснились на этом маленьком пятачке, как пассажиры в почтовой карете.

Кейт нагнулась над корзиной в последний раз. Ее руки тесно сомкнулись на металлической рукоятке — холодной и смертельной.

— Я принесла тебе…

— Новости, Кейт. Мне нужны новости.

— Это. — Кейт положила пистолет с серебряной рукояткой рядом с окороком.

Звон, с которым пистолет коснулся стола, показался им слишком мягким, слишком спокойным, слишком будничным, чтобы принадлежать смертельному оружию. Она нашла его утром в кабинете, и ее посетило мрачное прозрение. Учитывая сложившиеся обстоятельства, ей показалось хорошей идеей принести пистолет Луизе.

— Ты знаешь, как стрелять? — спросила Кейт.

Лицо Луизы помрачнело.

— Не совсем. Просто… просто спустить курок, да?

— Харкрофт в Берксвифте. — Кейт старалась говорить быстро, потому что чем с большей скоростью она произносила эти ужасные слова, тем менее болезненными они ей казались. — До него дошли слухи о похожей на тебя женщине, сошедшей с наемного экипажа, и он в бешенстве примчался сюда.

— Он знает. — Луиза помертвела лицом. Она обняла и прижала к себе спящего ребенка, желая защитить его от грозящей ему опасности. Ее глаза сузились. Однако, учитывая то, как внезапно сгорбились ее плечи и как тяжко осела она на стуле, этот жест был не более чем бравадой.