«Расположенный на возвышающейся над морем скале… город, — по словам СП. Карпова, — никогда не отличался большими размерами. У него была плодородная округа. Город торговал скотом и сельскохозяйственными продуктами… Укрепления состояли из внешнего пояса стен и цитадели — небольшого замка с мощными угловыми башнями». Еще в XIX в. лоция отмечала, что город был обнесен старинной высокой стеной с северной, западной и южной сторон, а с восточной защищен неприступным обрывом[65]. В интересующее нас время и позже Эрегли служил крупным поставщиком строевого леса в Стамбул.

Перед экипажами судов, шедших из Черного моря, в конце Босфорского пролива представал, по выражению Эвлии Челеби, «бесподобный город, центр великого халифата и обитель счастья Стамбул» — великая имперская столица в окружении сказочной природы.

Знаменитый путешественник Ж. Шарден, побывавший в XVII в. в разных странах Европы, в Индии, Персии и на Кавказе, поражался очаровывавшей картиной: «Вид Константинополя, когда смотришь на него из пролива, на расстоянии двух миль, ни с чем не сравним, и, на мой взгляд, так же как и по всеобщему мнению, это самый прелестный вид, какой только можно встретить». «Вряд ли можно увидеть или даже представить себе что-либо более очаровательное, — вторил Ж. Шардену его соотечественник конца того же столетия, — чем этот подход к Константинополю со стороны моря. Находишься посреди трех огромных морских рукавов, один из которых течет с северо-востока, другой направляется на северо-запад, а третий, образованный двумя другими, вливается на юге в огромный бассейн Пропонтиды… эти три огромных канала, или морских рукава, подходят к городу, и открывается вид огромного количества домов…»

К сожалению, источники не доносят до нас впечатления тогдашних казаков от открывавшегося перед ними грандиозного вида, но некоторые поздние казачьи описания известны. Донской казак А.Н. Краснов, первый в России профессор географии и выдающийся естествоиспытатель, так передает увиденное: «…взглянете ли вы на город со стороны Мраморного моря, будете ли вы любоваться им, плывя на лодке по Золотому Рогу, везде первое, что кидается в глаза, — это возвышающиеся над красными черепичными кровлями домов… громадные купола и тонкие, как свечки, белоснежные минареты магометанских мечетей. Это они причиною, почему вид на Константинополь с моря — вид единственный в своем роде как по красоте, так и оригинальности производимого впечатления».

«Только побывавши в Константинополе, вы поймете его красу, — утверждает казак-географ. — С моря ли будете вы на него смотреть — вы по величию назовете его Царьградом; будете ли вы, поднявшись на одну из загородных высот, смотреть вниз на берега Босфора с его черно-зелено-синими водами, обрамленными дворцами, рощами стройных кипарисов и развесистых пиний, — вы преисполнитесь восхищения».

Из сотен записок наблюдателей, побывавших в Стамбуле, приведем еще описание путешественника начала XX в., беллетриста С.Н. Филиппова. «Нельзя выдумать, ни представить себе, — пишет он, — более грандиозно прекрасной картины, нежели та, которую вы тут (с судна между собственно Стамбулом, Галатой и Ускюдаром. — В.К.) увидите. Конечно, прежде всего вам бросается в глаза громада Стамбула, увенчанная Старым Сералем, потонувшим в садах, св. Софией, мечетями Ахмедиэ и Султанши-валиде, с башней Сераскерата в центре и бесконечной путаницей домов, утопающих в зелени. Влево будет Скутари, тоже зеленое, с красивым зданием новых казарм на вершине и чудным лесом из кипарисов, где знаменитое кладбище турок. Против — Галата с ее круглой башней, и над нею ультрасовременная Пера».

«И все это, — по С.Н. Филиппову, — залитое горячим солнцем, все в раме красавца Босфора и бирюзового Мраморного моря, на фоне которого лиловые горы Малой Азии и смутные силуэты Принцевых островов. Нельзя описать впечатление красоты, которое тут получаешь, так же как невозможно передать ни словами, ни кистью самой картины… Не оторвешься от этой боговдохновенной картины, где природа и многовековая история гения человека соперничают в хитроумии»[66].

Эта картина, достаточно только убрать из текста указания на некоторые новые постройки, открывалась и перед запорожскими и донскими казаками XVII в., и они, несомненно, тоже оказывались на какое-то время завороженными ею, несмотря на свои «огрубевшие сердца». Но казаки, очевидно, взирая на «Порог Благоденствия», или «Врата Счастья», — так турки обозначали резиденцию «славнейшего правителя и султана всех султанов», «императора Востока и Запада», — испытывали и другие чувства: в сказочно прекрасном городе они видели главное зло. «Как из Царяграда плывут злые турки…» — так начинается одна из старинных донских песен.

Однако что говорить о казаках, если и у совершенно мирных русских паломников наряду с восхищением открывавшейся картиной возникали чувства сожаления и горечи. «Мы, — писал И. Лукьянов, обозревавший Стамбул со стороны Галаты, — стояхом на карабли и дивихомся такому преславному граду, како Бог такую красоту да предал в руки басурманом». «И пребых в Царе-граде 32 дни, — замечал через несколько лет М. Нечаев, — и походил тамо, елико возмогох… красоте и месту граду зело почудихся… Со удивлением кто не позавидит такому месту прекрасному в руце неприятелей?»

Константинополь, свыше тысячи лет являвшийся столицей Восточной Римской (Византийской) империи, взятый турками в 1453 г. и ставший Истанбулом (в европейской транскрипции Стамбул)[67], с 1457—1458 гг. был уже столичным городом Османского государства. Имея необыкновенно выгодное стратегическое и экономическое положение, располагаясь у выхода Босфора в Мраморное море, при соединении Черного и Средиземного морей, на перекрестке важнейших черноморско-средиземноморского и европейско-азиатского путей, он быстро превратился в огромный «город-монстр» с необычайно большим для того времени «множеством» населения.

Р. Мантран авторитетно полагает, что уже в середине XVI в. в Стамбуле проживало от 400 до 500 тыс. человек, во второй половине XVII в. 600—700 тыс., а к концу этого столетия 700—800 тыс.[68]. В XVI—XVII вв. город являлся самым крупным населенным пунктом во всей Европе и на всем Ближнем Востоке.