Глупая мысль. Конечно же, зимние ветры просто уносили все признаки предыдущих посещений, потому что диких животных в округе было множество, и не только здесь, но и на противоположном берегу реки. Многочисленные холмы, окружавшие город, заросли густым лесом, и весьма успешная охота Хеби свидетельствовала о процветающей популяции зверей. Только накануне Хеби нашла и загнала целое стадо каких-то коренастых копытных, названия которых Элис не знала. Красная драконица запугала их, кружа над их головами, заставила в страхе ринуться вниз по склону, пронестись по лесу и выскочить на берег, где на них накинулись все драконы, которые пировали, временно насытившись. Значит, места по обе стороны реки кишели жизнью. Однако никто из животных не осмеливался зайти в город.

Это было всего одной из множества тайн Кельсингры. Немалая часть города осталась стоять совершенно нетронутой, словно все его обитатели просто исчезли. Немногочисленные разрушения казались случайными – за одним исключением. Огромный провал – словно кто-то взял гигантский топор и вырубил из города клин – разрывал улицы. Течение реки наполнило его водой. Элис стояла на краю этого глубокого синего разреза и смотрела вниз, в глубины, казавшиеся бездонными. Не это ли и погубило город? Или это произошло уже спустя много лет? И почему в этом городе Старших здания стоят на большом расстоянии друг от друга, тогда как похороненные строения Трехога и Кассарика представляли собой один сплошной городской улей? На ее вопросы ответов не было.

Она закончила расчищать камин. Один ряд плиток оказался расшатанным, и они отвалились под ее рукой. Она поймала одну из них и бережно положила на пол. Сколько лет этот скромный камин оставался цел, чтобы развалиться просто из-за того, что она стерла с него пыль? Ну что ж: она видела его неиспорченным, так что изображение того, каким он был, будет сохранено. Оно не потеряется безвозвратно, как столь многое уже потеряно в Трехоге и будет потеряно в Кассарике. Хотя бы этот город Старшин будет описан.

Элис опустилась на колени перед камином и развернула ткань. Когда-то эта тряпка была частью белой рубашки. Из-за стирки в речной воде материя пожелтела, а швы разъела речная кислота. В результате оставшаяся тряпица послужит ей пергаментом. Он не слишком хорош. Имевшиеся у нее чернила она разводила уже не один раз, и при попытке писать на ткани строки расплывались и разъезжались. Однако это было лучше, чем ничего, а когда у нее снова появятся нормальные чернила и бумага, она сможет переписать все свои заметки. А пока она не станет рисковать тем, что забудет свои первые впечатления от этих мест. Она будет регистрировать все, что сейчас видит, чтобы позже все должным образом подтвердить. Ее записи о нетронутом городе Старших переживут все, что может случиться с ней самой.

Или же с городом.

Тревога заставила ее стиснуть зубы. Лефтрин собрался отплыть завтра утром, отправившись в долгий путь в Кассарик – а, возможно, и в Трехог. В городе Дождевых чащоб, расположенном на деревьях, он получит плату, которая причитается им всем от Совета Дождевых чащоб, а потом закупит припасы. Теплую одежду, муку, сахар. Масло, кофе и чай. Но при этом ему придется рассказать, что они смогли найти Кельсингру. Она уже обсудила с ним то, что это может означать. Торговцы будут рваться обследовать еще одну территорию Старших. Они явятся не изучать, а грабить, чтобы найти и присвоить все, что могло остаться от магических изделий и произведений искусства Старших. Мародеры и охотники за сокровищами будут собираться толпами. Для них нет ничего святого. Они думают только о прибыли. С камина в этом скромном жилище обдерут плитки. Огромные барельефы на центральной башне Кельсингры срежут, запакуют в ящики и увезут. Искатели сокровищ заберут статуи с фонтанов, обрывки документов из помещения, которое, видимо, было регистрационной палатой, декоративные каменные перемычки окон, таинственные инструменты, витражи… И все это свалят в беспорядке и увезут, как простые товары на продажу.

Элис вспомнила то место, которое обнаружили они с Лефтрином. Доски из слоновой кости и эбенового дерева, пыльные фигурки, оставшиеся на местах, нетронутыми лежали на невысоких мраморных столах. Она не опознала ни одну из игр, не расшифровала ни одну из рун на нефритовых и янтарных фишках, россыпью лежавших в широкой чаше в верхней части гранитной стойки.

– Здесь шли азартные игры, – высказала она Лефтрину свою догадку.

– А может, здесь молились. Я слышал о священнослужителях на островах Пряностей, которые с помощью рунных камней определяют, будет ли ответ на молитву, возносимую человеком.

– Может, и так, – отозвалась она. Сколько загадок! Проходы между столами были широкими, а в полу помещения поблескивали прямоугольники из какого-то другого камня. – А это не подогреваемые места для драконов? Может, они приходили сюда наблюдать за игрой или молитвами?

В ответ Лефтрин только беспомощно пожал плечами. Она опасалась, что никогда не получит ответа на этот вопрос. Подсказки, которые могли бы объяснить, чем была Кельсингра, будут содраны и проданы, за исключением того, что ей удастся запечатлеть до того, как сюда сбегутся падальщики.

Разграбление Кельсингры было неизбежным. Поняв это, Элис умоляла о вылазке в Кельсингру всякий день, когда погода позволяла Хеби летать. Она проводила все дневные часы, заходя в каждое здание и записывая свои впечатления, не позволяя себе метаться от строения к строению. Она решила, что лучше иметь подробные и точные записи об одной части этого древнего города, чем беспорядочные кусочки отовсюду.

Услышав постукивание по мостовой, она прошла к двери. Лефтрин шагал по пустынным улицам, для тепла спрятав ладони под скрещенные руки и прижав подбородок к груди. Его серые глаза щурились под резким ветром. От холода щеки над его темной бородой покраснели, ветер взъерошил его и без того непокорные волосы. И все равно при виде него у нее стало тепло на сердце. В те времена, когда она была дочерью респектабельного удачненского торговца, коренастый капитан корабля в поношенной куртке и брюках не удостоился бы от нее и взгляда, но за месяцы общения на «Смоляном» она оценила его по достоинству. Она любит его. Любит намного сильнее, чем когда бы то ни было любила своего жестокого мужа Геста – даже в самые первые дни своего пьянящего увлечения этим красивым мужчиной. Речь Лефтрина была грубой, он почти не знал никаких изысков. Однако он был честным, умелым и сильным. И он любил ее – открыто и всем сердцем.

– Я здесь! – крикнула она ему, и, повернув в ее сторону, он поспешил к ней присоединиться.

– Здесь становится все холоднее, – проговорил он, заходя под не слишком надежную защиту дома. – Ветер усиливается, собирается дождь. Или даже мокрый снег.

Она шагнула к нему в объятия. Его верхняя одежда сначала показалась ей холодной, но, обнимаясь, они согрелись. Она чуть отстранилась, чтобы взять его загрубевшие руки в свои и, зажав между ладонями, растереть.

– Тебе нужны перчатки, – сказала она ему зачем-то.

– Нам всем нужны перчатки. И всякая теплая одежда. И замена всех снастей, инструментов и припасов, которые мы потеряли при наводнении. Боюсь, что это все можно получить только в Кассарике.