зерно на сахар, а сахар отвезти в Англию, где обменять уже на промышленные товары. Эти сложные манипуляции привели к появлению на Севере могущественных торговых домов, таких как «Хэнкок» или «Фанейль» в Бостоне, «Де Ланси» в Нью-Йорке, «Логан» в Филадельфии. Эти крупные торговые предприятия или судовладельцы, имевшие собственные корабли, испытывали сильное искушение пойти в обход английских законов, начать торговать с Европой напрямую или даже пренебречь законом и закупать патоку у французов или испанцев на Антильских островах. Подобная контрабанда приносила такие барыши, что ею занимались почти все. Совесть колонистов не мучила ни капельки, поскольку они считали навигационные акты несправедливыми. Английские чиновники, контролировавшие процесс, либо позволяли себя купить, либо даже оставались в Англии, где спокойно получали жалованье, ни разу не выехав к месту службы. Так что, несмотря на торговую систему, Америка процветала, но лишь потому, что система не применялась в полной мере.

Юниус Брутус Стенс. Джордж Вашингтон на собственной плантации Маунт-Вернон. 1853

6. Вначале сельское хозяйство в колониях многому училось у индейцев, которые, пользуясь примитивными орудиями, умели и расчищать землю, и удобрять ее, сжигая корни, и даже знали чередование посевных культур. А по выращиванию маиса, неизвестного европейцам злака, они были единственными специалистами. Джон Смит рассказывает, как они выкапывали ямки и сеяли в каждую четыре маисовых зернышка и две фасолины. В Новой Англии, кроме маиса, фермеры выращивали пшеницу, овес, ячмень, однако европейские наблюдатели упрекали их в том, что они губят почву. Зато они насадили яблоневых садов, выписали из Европы скот, который быстро стал размножаться, и преуспели в производстве молока и молочных продуктов. На Севере маленькая самостоятельная ферма производила не только пищу для фермера и его семьи, но и лен для белья и шерсть для одежды. На Юге тоже было немало маленьких ферм, располагавшихся по берегам рек для упрощения транспортировки урожая. Табак быстро истощал почву, а когда фермеры пытались обогатить ее навозом, английские курильщики жаловались на неприятный запах. Отсюда возникала необходимость каждые три-четыре года распахивать целину под новые посадки, результатом чего стала огромная протяженность плантаций, бо́льшая часть которых оставалась неплодородной и незасеянной. К середине XVIII века истощение земель заставило плантаторов попробовать другие сельскохозяйственные культуры. На болотистых землях Южной Каролины хорошо пошел рис. Одна женщина, Элиза Лукас, в шестнадцать лет волею случая оказалась владелицей трех плантаций. После многочисленных попыток ей удалось акклиматизировать индиго, лен, коноплю, шелковицу. Никогда еще женщина не играла такой важной роли в экономике страны.

Плантатор из Виргинии и его служащий наблюдают, как рабы упаковывают табачные листья для отправки в Англию. Гравюра. 1759

7. В постоянно растущей стране остро стояла проблема рабочей силы. От индейцев ждать было нечего; они крепко держались за свою независимость, и даже самым суровым хозяевам не удавалось извлекать выгоду из их эксплуатации. Было довольно много иммигрантов — немецких беженцев из разоренного Пфальца, ирландцев, бежавших от нищеты, — но эти фермеры или ремесленники ехали, чтобы работать на себя; они оставляли родину, чтобы быть свободными, а не служить новым хозяевам. Таким образом, рабочая сила сразу выросла в цене. Один английский путешественник отмечал, что одно и то же пирожное стоило в Бостоне гораздо дороже, чем в Лондоне, хотя мука и молоко тут были дешевле. Любая девушка, соглашавшаяся работать горничной, в двадцать лет выходила замуж, и молодожены сразу же уезжали в приграничные районы. Отсюда и решения: для первопроходцев Запада — взаимопомощь и добрососедские отношения, для побережья — работники, нанимаемые по контракту на несколько лет, для Юга — сначала также наемные работники, а позже рабовладение. Наемными работниками по контракту были либо добровольцы, которые шли на это, чтобы оплатить себе дорогу, либо молодые люди, похищенные злоумышленниками и проданные капитанам кораблей, либо преступники, приговоренные к небольшим срокам. Вот один пример: человек договаривается с капитаном, что тот за пятьдесят четыре фунта переправит его с женой и пятью детьми в Америку. Заплатив шестнадцать фунтов в качестве аванса, он умирает в пути. По прибытии, поскольку контракт не может быть исполнен, капитан продает вдову за двадцать два фунта, троих старших сыновей по тридцать фунтов каждого, а двух младших, которым не исполнилось еще и пяти лет, по десять фунтов, получив таким образом сто двадцать два фунта чистой прибыли. В газетах печатались такие объявления: «Прибыли из Лондона английские слуги в ассортименте, мужчины и женщины. Продажа по разумным ценам. Сроки оплаты по договоренности. Обращаться к капитану Джону Бейлу на его судно». «Разумные цены» — это пятнадцать-двадцать фунтов на период от четырех до пяти лет. К концу этого срока белые слуги становились свободными, а их хозяева на момент расставания должны были дать им одежду, немного денег и маиса на год. В некоторых колониях таким «вольноотпущенникам» полагалось по пятьдесят акров земельных угодий, и многие из них становились преуспевающими колонистами.

Схема размещения живого товара на корабле «Ла Мари серафик», перевозившем рабов через Атлантику в XVIII веке

8. Рабовладения в Америке никогда не существовало бы, если бы оно не было древней африканской традицией. В Гвинее пленников всегда продавали в рабство, и вожди племен считали совершенно естественным перепродавать их белым капитанам. Когда Утрехтский мирный договор позволил англичанам работорговлю в испанскиx колониях, она стала важным видом коммерции, которым не гнушались самые уважаемые судовладельцы Ливерпуля, Сен-Мало или Новой Англии. Из Бостона (или Салема) к Невольничьему Берегу ходили небольшие суда водоизмещением в пятьдесят тонн. Занятие это было очень прибыльным. На Антильских островах приобретался ром — восемь тысяч галлонов; за этот ром в Гвинее можно было получить тридцать пять рабов-мужчин, пятнадцать женщин и несколько детей, да еще и немного золотого песка в придачу. Такой обмен — алкоголь на человеческий товар — приносил приличный доход. Между 1750 и 1800 годом невольничьи суда перевозили в Америку от пятидесяти до ста тысяч чернокожих рабов в год. Закованные в цепи (экипажи были слишком малочисленными, и всегда существовал риск бунта), набитые в трюм негры умирали от дизентерии, грязи, оспы. В пути погибало 8–10 %, остальных сбывали работорговцам, которые перепродавали их в розницу за 10 % комиссионных. Долгое время рабство существовало нелегально, де-факто, прежде чем быть узаконенным де-юре. Но с ним мирились во всех колониях. Даже такие добродетельные личности, как Уильям Пенн и Роджер Уильямс, имели рабов. На Севере (не из нравственных, а исключительно из экономических соображений) негры использовались только в качестве челяди, в то время как на Юге производство табака, а впоследствии и хлопка привело к такому бурному развитию рабовладения, что плантаторы и сами вскоре пришли в ужас от этого гигантского «инородного тела», рядом с которым им