Я моргнула минуте на третьей. Человек-гора захохотал:

— То-то же, Ленута!

— Ты мухлевал, — не желала я сдаваться. — Жестами неприличными меня смущал.

— Правилами не запрещено! — поддержал Жоха наш арбитр, встрепанный одноглазый мужичок по имени Букашко. — Проиграла, так исполняй!

Я, кряхтя, залезла на стол:

— Чего петь-то?

— Грустную, про бабью долю, — широко улыбаясь, велел Жох. — Да так, чтоб слезу выжимало.

Разбойники поддержали победителя нестройным гомоном. Я тоненьким голоском начала выводить первый куплет. Мои вокальные экзерсисы вызвали оживление в честной компании. По кругу пошел очередной жбан зелена вина. Ну не умею я петь, вот не дали боги таланту. Вроде и слышу все правильно, и голос сильный да звонкий. Да только вот как заведу какую песню, мухи в полете дохнут. А лиходеям хоть бы хны, ржут как кони да добавки требуют.

Я обреталась в злодейском логове почти седмицу, каждый день начиная с поисков плененного Томаша, донимая осторожными расспросами окружающих и поднимая тучи пыли в самых потаенных закутках. Фейн со мной больше не заговаривал. Он уходил рано утром по таинственным воровским делам, возвращался ночью, чтоб сразу же завалиться спать в своей захламленной горнице. Стеша высокомерно хмурилась издали, не удостаивая меня беседой. И только старая Щура приставала с мелкими хозяйственными поручениями, не забывая каждое из них сдобрить страшной угрозой и проследить, чтоб я не покидала территории разбойничьей слободки. И я послушно все исполняла: колола растопочную щепу, чистила котлы, стирала какие-то тряпки, до крови обдирая костяшки пальцев, а вечером, сидя в уголке общей залы, калечила глаза и руки над штопкой. Однажды ко мне, тасуя засаленную колоду, подошел Жох:

— Ну чего, мелкая, в картишки со мной сыграешь?

— Не интересуюсь, — твердо ответила я, еще ниже склоняясь над рукодельем.

— Чего так?

Я пожала плечами:

— Зарок, запрет, обещание. Не знаю я, только точно уверена, что азартные игры не для меня.

— Скучно, — присел рядом на лавку человек-гора. — Ребяты все на деле, а мне заняться нечем. Придумай какую-нибудь забаву. Ты ж смышленая.

Вот так в моей жизни и появились эти треклятые «гляделки» — не на деньги, на интерес. Новое развлечение всем по нраву пришлось, разбойники веселились, как дети малые. Хитрый Жох быстренько организовал прием ставок на победителей, сам сел на общак, и понеслось. Я в этих игрищах задних не пасла — дело нехитрое, особенно супротив вовкудлаков. Для них прямой взгляд — это вызов, поэтому минута-две, и перевертыш начинает боевую трансформацию. Тут главное заметить, когда его зрачки из круглых становятся узкими, звериными, в этот момент соперник и моргает, оставляя победу за мной. Вот только Жох оказался тертым калачом, ни разу мне не удавалось его переглядеть. Хорошо хоть, уважая мою причуду, денег с меня не требовали, зато и песен, и плясок исполнить пришлось преизрядно.

— Там, в краю-у-у далеком, есть у меня жена-а-а-а, — закончила я выступление невыносимо писклявой руладой и, поклонившись рукоплещущим зрителям, спрыгнула со стола.

— На отмщение играем? — поинтересовался разбойник, разбирая дневную выручку.

— Обойдусь, — махнула я рукой. — Деньги помочь пересчитать?

— Давай! — обрадовался человек-гора, в чьи многочисленные таланты арифметика не входила. — И еще в книгу итог внеси, уж больно красиво циферки выводишь.

— Хорошо, — присела я рядом, убирая за ухо выбившуюся прядку. — Только вели там кому-нибудь дров наколоть, а то Щура с меня три шкуры спустит.

Пока я раскладывала монетки аккуратными столбиками и очиняла новое перо, Жох тумаками отдавал необходимые распоряжения. Наконец отряд из трех добровольцев, украшенных свежими лиловыми синяками, отправился на задание. Не удостоенные великой чести остальные разбойники проводили их здравицей и дружным гомоном. В раскрытую дверь ворвался порыв холодного влажного воздуха — на дворе бушевала гроза.

— И чтоб все в дальнем углу сложили, поленце к поленцу! — перекрикивая раскаты грома, напутствовал товарищей человек-гора.

— Ленута? Лутоня? Лутоня-а-а…

Ветер щекотнул меня за ухом, пробежался по шее и, казалось, устроился отдохнуть в волосах. Я напряглась, с одной стороны, боясь спугнуть стихийного приятеля, а с другой — ожидая немедленной расплаты за непослушание. Нарушила я ведьмину клятву или нет? Я же его не звала, сам явился. Так что с меня взятки гладки. И не болит вроде ничего…

— Слуш-ш-шай…

А что мне еще оставалось? С мухобойкой за ним гоняться? Я раскрыла громадную амбарную книгу, делая вид, что сверяю какие-то расчеты, и навострила ушки.

Говорили двое и говорили обо мне. Кажется, ветер прилетает ко мне посплетничать, когда слышит мое имя, любое из моих имен. До меня донесся звук барабанящего по крыше дождя, видимо, собеседники расположились под навесом, вдали от любопытствующих.

— Ты мне обещала, что к веселым девкам Лутоню отправишь, телом торговать, а сама… — Плаксивый голосок Стеши был полон праведного возмущения.

— Фейн для себя ее сберечь требует, — скрипела в ответ Щура. — Подождать еще надо.

— Сколько можно?! — взвизгнула рутенка. — Он после того раза сам не свой, только о чернавке этой разговоры со мной ведет. Про детство ее расспрашивает да как мы в Мохнатовке подругами были.

— Потерпи, красавица, — увещевала ведьма. — Придет и наш черед.

— Сил нет терпеть! Она же, змеюка, как у себя дома расположилась — живет и в ус не дует. С мужиками дружбу завела. Я тут подговорила двоих разобраться с ней, чтоб снасильничали, денег даже дала. Так Жох про то прознал — еле отбрехалась. Вишь, охраняет он поганку эту по атаманову велению.

— Надоест она ему скоро, не сегодня-завтра…

— Сегодня хочу, сей же час, чтоб глаза мои ее больше не видели! — орала Стеша. — Это ты, ты виновата, ведьма старая! Я тебе говорила, приколем девку в каком закутке при рыночной площади, и всех делов, а ты вона что удумала. Иди да поговори, да разузнай, точно ли она ничего не помнит. Расплаты тебе захотелось, за сына убиенного отмстить? Так почему я за нее страдать должна? Давай! Исполняй, что обещала, а не то…

— Ты мне угрожать вздумала? Ты? Мне?!

Рутенка осеклась, будто на бегу наткнулась на какое-то препятствие.

— Щура, миленькая, я же все что угодно для тебя сделаю, — заюлила, залебезила перед старухой. — Я же послушная и сметливая и первая помощница тебе во всем. Немногого прошу…

Собеседницы замолчали, несколько минут до моего слуха доносился только мерный стук дождя.

— На вот, — наконец проговорила старуха. — Знаешь, что делать.

Звякнуло стекло, Стеша зашептала слова благодарности.

— Надо, чтоб одновременно выпили, — продолжала Щура. — Маленький пузырек для него, большой для нее. Вечером сделай так, чтоб Фейн ее к себе вызвал, и действуй.