— Хотя полоска мышьяка сохранилась, не было никаких признаков, что кто-то пил из этого стакана. Хотя бы частичного отпечатка одного пальца. А на стекле заведомо легко находить отпечатки пальцев даже и при нашей несовершенной системе. Стакан вымыли ПОСЛЕ того, как Пру Смит приняла bella indigo, и ДО того, как он попал ко мне, не то он был бы весь в отпечатках ее пальцев.

— Очень хитро, — сказал Ленокс, — но потому лишь, что убийца полагал, что полиция придет к выводу, будто девушка покончила с собой.

— Вот именно. Хотя убийца вдобавок хотел скрыть использование редкого яда.

— Из чего, пожалуй, следует, что он знал, что яд настолько редок, что может вывести на него. Это очень ценно. Но почему не обойтись просто мышьяком?

Мак-Коннелл внимательно посмотрел на него.

— Я подумал об этом, — сказал он. — И полагаю, есть две причины. Во-первых, убийца воображает себя очень умным — быть может, это врач. А во-вторых, мышьяк менее смертоносен, чем bella indigo, убивающий всегда. Подобрать точную дозу мышьяка непросто. Он может, например, не убить, а только вызвать сильную рвоту. И его легче определить. Мышьяк на столе скорее всего был дополнением в последнюю минуту.

Они направились к креслам у камина. Окно было открыто — как во все времена года, и по комнате гулял ледяной сквозняк.

— Могу я угостить тебя стаканчиком чего-либо?

— Так рано?

— Знаешь ли, уже почти десять. — Мак-Коннелл старательно избегал взгляда Ленокса, пока наливал себе и сделал первый глоток. — Что-нибудь новенькое?

Ленокс пожал плечами.

— И да, и нет. Я теперь знаю, кто гостит у Барнарда.

— Кто же?

— Два племянничка. Оба не совсем подходят для такой роли. И два политика. Они оба тоже не выглядят подходящими.

— И кто они?

— Сомс и Дафф.

— Ньютон Дафф?

Ленокс кивнул.

— Я бы не хотел видеть его в своем доме, — сказал Мак-Коннелл и сделал еще глоток.

— Как и я, — ответил Ленокс. — К сожалению, это еще не улика против него.

— А кто последний?

— Родерик Поттс.

— Денежный мешок?

— Да.

— Тото не желает, чтобы мы с ним встречались. Она говорит, что он скот, что бы это ни означало. Может быть, даже полнейший скот, а этим титулом она мало кого награждает. Иногда Шрива, иногда своего отца, иногда… ну, меня, я полагаю. — Мак-Коннелл неловко усмехнулся и сделал большой глоток.

— Значит, ты совсем с ним не знаком? — быстро сказал Ленокс.

— Совсем.

— Тото, возможно, права относительно него. Джейн, насколько она контролирует мою светскую жизнь, также против моего знакомства с ним.

— Низшее сословие или негодяй? — спросил Мак-Коннелл.

— Пожалуй, и то, и другое. Насколько я знаю, у него нет особых светских амбиций, что заметно отличает его от большинства толстосумов, обосновывающихся в Лондоне.

— Заметно отличает от Барнарда.

— Ты прав, — сказал Ленокс, — абсолютно прав. По-моему, привлечь их друг к другу способна лишь одна сила — большие деньги. А, хотя подробностей я касаться не могу, к этому делу могут быть косвенно причастны большие деньги.

— Возможно, и прямо.

— Мне это тоже приходило в голову.

— Как этот субъект нажил свои деньги? Грабил могилы или еще как-то?

— Он с севера. Точнее говоря, из-под Ньюкасла. Управляет там заводами. Сталь и тому подобное. Конец сельского фермера, начало нового современного века. Собственно, я знаю о нем очень мало.

(Надо будет обдумать способ, как это изменить.)

— Так зачем же он приехал в Лондон?

— Не спрашивай. Он живет на широкую ногу где-то совсем близко отсюда, если не ошибаюсь. Возможно, управляет своими заводами издалека и играет на бирже.

— Совсем во вкусе Барнарда, — сказал Мак-Коннелл.

— Да уж. Однако ты прав: Барнард слишком чванлив, чтобы пригласить в свой дом человека вроде Поттса — ну, ты понимаешь, соль земли.

— Странно.

— Да. Хотя из слов Грэхема следует, что может существовать и другая причина. — Ленокс нахмурился. — Видимо, у Поттса есть дочь на выданье. Миловидная, насколько я понял, получила прекрасное воспитание и получит завидное приданое, когда дело дойдет до брака.

— Обедневший старинный род, ты полагаешь?

— Что-то вроде, я думаю. У Поттса имеется, как я сказал, фешенебельный дом, но приглашение Барнарда он принял бы в любом случае, если у него есть хоть унция светских притязаний.

— Конечно, — сказал Мак-Коннелл. — По-твоему, Поттс прицеливается заарканить для дочки кого-то из племянников?

— Сомневаюсь. Полагаю, он считает, что они недостаточно высоки для его дщери. Но если Поттс сумеет заключить сделку со старинным родом — с кем-нибудь из сыновей герцогини Марчмейн, например, — он откроет себе доступ в мир вне политики и денег. В наш мир, Томас.

— Мы не так уж редко видимся с Барнардом.

— Верно. Но знакомых у него много больше, чем друзей.

— А как он выглядит, этот Поттс? — спросил Мак-Коннелл.

— Собственно говоря, не знаю. Искорки в глазах, осанка, ежедневные упражнения, холодные ванны и все такое прочее. Человек, выбившийся в люди, умный, что бы ты ни думал о нем.

— Тото, впрочем, высокого мнения о тех, кто выбился в люди.

— Как и я, если на то пошло, — сказал Ленокс.

— И я тоже.

Ленокс встал. Они обменялись рукопожатием, договорились снова увидеться. И Мак-Коннелл проводил своего друга из кабинета.

Когда Ленокс покинул дом Мак-Коннелла, утро было в самом разгаре, воздух, хотя и стылый, не кусался, и он шагал по тротуару среди толпы прохожих в самом бодром настроении. Улицы тут были широкими и солнечными, и он радовался прогулке. Ее целью были «Скачки», и здание клуба, когда он его отыскал, оказалось совсем таким же, как и у других клубов. Четыре-пять этажей, белый камень и уютные комнаты за стеклами окон. Однако он переменил мнение, когда из окна на фасаде вылетел башмак.

Побывать здесь он решил потому, что, по сведениям Грэхема, тут чаще всего проводил время Клод Барнард, тот юноша, которого Ленокс мимолетно повстречал в вестибюле дома его дяди. Грэхем сказал, что его можно найти здесь в любые часы дня, и действительно, когда Ленокс осведомился у швейцара, здесь ли он, швейцар, выглядевший затравленным, как Иов в не самый скверный день, только махнул рукой вперед в направлении столовой.

Башмак, очевидно, был извергнут оттуда, так как молодой человек, видимо, носивший имя Мизинчик, взбешенно прыгал к двери на одной ноге.