Было ясно: за задней стенкой чулана имеется пустое пространство примерно семи футов в высоту; стены по обе стороны тем не менее оказались цельными. Когда мы сняли все обои, комнату наполнил странный запах. Вскоре, очистив углы чулана там, где они соединялись со стеной, мы обнаружили, что вся задняя стенка представляет собой съемную панель.

Плотник профессиональным взглядом изучил ее.

– Кажется, она отъезжает в сторону, сэр, – сказал он.

Мы безуспешно бились над этой панелью несколько минут (в чулане было место только для двоих), пока внезапно она не уступила и отъехала влево. За нею был какой-то длинный предмет, обмотанный тканью. Мы с Хью едва успели отпрыгнуть, когда предмет закачался и с мягким, тяжелым стуком повалился в комнату…

Это было тело женщины.

* * *

Постепенно история убийства и самоубийства преступника разъяснилась и впоследствии стала известна общественности. Несчастную женщину, несомненно, лишил жизни ее супруг; тело несчастной было аккуратно забальзамировано и замуровано в чулане. Вероятно, Уайтфилда начал охватывать ужас – а может быть, раскаяние; сначала ему показался невыносимым сам дом, скрывающий следы преступления, а позднее невыносимой стала и сама жизнь.

Мы получали таинственные подтверждения преступления: звонки, ужасный случай с мухами, явление ребенку «странной леди». Да и сам убийца являлся каждому взрослому обитателю дома. То один из нас, то другой входил в связь с невидимым миром, как может показаться – непроизвольно; однако все мы почувствовали связь с ним. Эти отрывочные, необъяснимые сообщения, как я полагаю, сделали свое дело, ибо с тех самых пор спокойствие Красного дома ничто не нарушало.

Шкатулка в банке

События, о которых я поведу речь, начались вечером 2 ноября 1922 года и закончились вечером того же календарного дня в 1927 году. Но для двоих из трех заинтересованных лиц (а возможно, и для третьей персоны, хотя теперь у нас нет о ней никаких вестей) они не вполне «закончились», даже напротив, стали только первым шагом в их последующем развитии. Да и читатель, если он дочитает этот короткий рассказ до конца, может согласиться с этим. Но, как он узнает и как поняли мы с Хью Листером, рекомого последующего развития еще необходимо дождаться: все, что мы могли сделать, – лишь подготовиться к такому повороту. И еще: если это и случится, то может повлиять на кого-то из тех, кто нам незнаком. Такова одна из причин, почему я излагаю в прессе историю о произошедшем: я пребываю в надежде, что если таковое развитие в итоге последует и кто-то, прочитавший эти страницы, столкнется с ним, он сообщит об этом мне.

Вечером 2 ноября 1922 года мы с двумя моими друзьями вместе ужинали в доме, где я сейчас нахожусь. То были Хью Листер, о котором я уже упоминал, и Дороти Крофтс, дама лет семидесяти: она была замужем за моим кузеном Норманом Крофтсом, но давно овдовела. Дороти все еще сохраняла ненасытный интерес к заботам повседневной жизни, который является залогом молодости, и была так же ненасытна в своем любопытстве к тому, что будет с ней после смерти: она чрезвычайно наслаждалась жизнью, и все же ждала исхода, как остальные ждут поездки в незнакомую страну. У нее был огромный дар медиума: когда она соглашалась «сконцентрироваться», я много раз видел, как предметы, например столы и стулья, двигаются к ней, и слышал, как в комнате раздаются стуки или, если мы сидели в темноте, искрятся огни. Но она категорически отрицала любые так называемые психические свойства этого феномена: эта леди утверждала, совершенно справедливо, насколько я понимаю, что он не имел отношения к духам, но являлся проявлением какого-то чисто материального закона, о котором мы ничего не знаем. Сама она называла это колдовским фокусом и понятия не имела, как его проделывала и в чем он должен заключаться.

Первоначально нас должно было быть четверо: после ужина мы хотели сыграть в бридж, в котором Дороти проявляла совершенно неподобающий энтузиазм. Если бы все шло по плану, скорее всего, ничего экстраординарного и не произошло бы. Но в последний момент я получил телефонограмму, в которой сообщалось, что наш четвертый игрок очень сильно простудился и не придет. В означенный день выдался один из нелепых винегретов погоды, которые иногда случаются в это время года; утро выдалось ясным, холодным и морозным, а к полудню началась буря, температура резко поднялась, и днем мы наслаждались грозой. Вечерние газеты сообщали, что в северных графствах ощущалось землетрясение.

Не знаю, то ли своенравное поведение небольшого беспроводного радио, которое я недавно приобрел, объяснялось капризами погоды, то ли я неправильно его настроил, но когда я включил аппарат после ужина, мы услышали только писк, бормотание и прерывистые голоса, и Дороти предположила, что мы необъяснимым образом связались с разбушевавшимся зоопарком.

– А сейчас определенно кричала гиена, – сказала она. – И хранитель увещевает ее. Землетрясение напугало бедное животное. Какой страшный шум, выключи радио!

Я как раз хотел это сделать, когда звуки зверинца исчезли и наступила мертвая тишина. Дороти подумала, что я выключил приемник.

– Спасибо. Так намного лучше, – сказала она.

– Но радио все еще включено, – сказал я.

– Наверное, животные успокоились и уснули. Но какие же волшебные эти приборы, даже когда неправильно работают! Подумать только, мы совершенно ясно слышим в этой комнате то, что происходит в театре или мюзик-холле за много миль от нас! Иногда я думаю, что туда вмещается и что-то иное. Не удивлюсь, если рано или поздно выяснится что-то подобное.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– Вы, должно быть, поднимете меня на смех, – ответила она. – Но представьте: в данный момент до ваших ушей долетают только звуки моего голоса и шум пламени в камине. Однако если бы ваш прибор работал исправно, мы могли бы услышать выступление оркестра или лекцию. Сейчас мы не слышим их, но они, как и тысячи других звуков – да что там, все звуки мира, – присутствуют в этой комнате, и нам нужно только настроиться на них с помощью каких-то чисто механических средств, чтобы их уловить. Наши уши, скажете вы, не могут уловить мелодии оркестра и речь лектора; и все же, стоит вам повернуть маленькую ручку, все получится. Мы слышим лишь то, что способны уловить своими органами слуха.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – сказал Хью. – Существуют, возможно, целые королевства других звуков, хотя мы не можем уловить их. Верно, Дороти?

– Да. Вчера вечером я ходила на «Венецианского