Надо признать, легкая небритость и изможденность мистеру Бэгшо очень к лицу. Он становится похож на своего прадеда, Старого Змея – да-да, нечему удивляться, старик до самой кончины выглядел лет на тридцать моложе своего возраста, и внешность у него была очень… мужественная, вот какая! Хью… то есть, молодой мистер Бэгшо всегда в большей степени тяготел к определению «красавчик», а про Старого Змея такое мог решиться подумать только слепоглухонемой камикадзе, да и то непосредственно в момент взрыва самолета…

Без десяти одиннадцать. Это уже никуда не годится. «Немного запоздаю» и «запоздаю на час» – разница почти час. Каламбур, надо же…

Миссис Призл усилием воли перестала хмуриться и постаралась улыбнуться посетительнице как можно приветливее, раз уж пришлось замещать секретаршу мистера Бэгшо…

– Добрый день, мисс. Могу я вам чем-то помочь?

– Думаю, да, миссис Призл. Например, уступить мне место.

– Простите, я…

– МОЕ место, я имею в виду. И спасибо, что подменили.

Миссис Призл начала медленно приподниматься, но мозг, видимо, отказывался руководить сразу всеми частями тела. Мозг усиленно работал, пытаясь осознать, прочувствовать и поверить в невероятную картину, развернувшуюся перед ним, мозгом, в данный момент. И перед миссис Призл, понятное дело, тоже.

Незнакомка была хороша. Очень хороша. Удивительно хороша. О, она вовсе не была красива дистиллированной красой худощавых див из отдела по связям с общественностью, но именно это и привлекало внимание.

Прежде всего, даже взгляд миссис Призл, прирожденной и убежденной моногамной гетеросексуалки, то и дело упирался в вырез изящно пошитого темно-серого приталенного пиджака в мелкую, едва заметную полоску. Вероятно потому, что под пиджаком совершенно явно ничего больше не было… кроме, разве что, черного кружевного топа, да самого главного – округлой соблазнительной груди. То есть, миссис Призл эта грудь не соблазняла, но одновременно, объективности ради, миссис Призл должна была отметить, что грудь очень неплоха. И топ с пиджаком – при всей своей тайной порочности – прикрывают ее вполне целомудренно.

Пиджак был еще и укороченным, далее шла юбка, столь же идеального покроя, прямая, на ладонь не достающая до колена. И именно эта классическая длина юбки в деловом стиле в полной мере помогала оценить форму и длину ног незнакомки – стройных, сильных, с тонкими щиколотками и высоким подъемом, выгодно подчеркнутым черными лакированными «лодочками» на узком каблуке, инкрустированном малюсенькими стразами. Стилет, машинально подумала миссис Призл. Стилет в сердце мистеру Бэгшо, если это действительно…

– Мо… ни… ка… это… вы…?!

– Поверьте, это лучший комплимент, миссис Призл. Ни одному мужчине не угнаться… Впрочем, они и не думают гнаться? Они ведь всегда уверены в своей правоте? Да, и еще раз – спасибо вам! Ваши советы оказались воистину бесценны.

Миссис Призл на негнущихся ногах вышла из-за стола, и Моника – Моника Слай! – грациозно скользнула на свое место, причем миссис Призл совершенно машинально отметила, что у юбки имеется довольно смелый разрез сзади, а сверху из-под него опять черные, вроде бы, кружева… померещилось, наверное!

Из ступора достойная надзирательница за рабочими кадрами вышла только у дверей приемной и здесь повернулась, чтобы окинуть взглядом всю, так сказать, панораму.

Несомненно, несомненно – это Моника Слай. И она не делала пластическую операцию, не наносила на лицо метровый слой штукатурки, не красила волосы в «скандинавский блонд» и не завивала их мелким бесом. Она ВООБЩЕ практически не накрашена, как и всегда. Но почему-то сегодня видно, что у нее коралловые, нежные, четко очерченные губки, высокие скулы, украшенные едва заметной россыпью золотистых веснушек, крошечная родинка на левой щеке, изящной формы брови и густейшие ресницы, а глаза – глаза у нее абсолютно шоколадные, как будто любимый миссис Призл горький черный «Дрост» растопили на огне…

Прическа – что ж, большинство ровесниц миссис Призл сказали бы, что это не прическа, а полное ее отсутствие, но миссис Призл в душе была Женщиной с Большой Буквы, а кроме того, и сама раз в полгода позволяла себе укладочку у Жози Сантуццо, и потому с первого взгляда могла распознать руку мастера во всех этих локонах, прядях, завитках, небрежно растрепанных таким образом, словно их обладательница только что сошла с борта быстроходного парусника… или вскочила с постели.

Миссис Призл сделала то единственное, что могла в данной ситуации. Она молча подняла кверху большой палец, потом повернулась и вышла из приемной. Ей срочно требовалось выпить кофе, выкурить тоненькую сигариллу со вкусом шоколада (личный лимит – пять штук в месяц) и КОМУ-НИБУДЬ РАССКАЗАТЬ ОБ УВИДЕННОМ!

В десять минут двенадцатого Хью Бэгшо в последний раз посоветовался со своим отражением в зеркале и пришел к выводу, что все лимиты человеческого и ангельского терпения в нем исчерпаны. Видит Бог, он ждал гораздо дольше, чем любой руководитель на его месте! Что там – любой руководитель! «Бэгшо Индепендент» вообще знала за свою историю всего трех руководителей. Старый Змей, основатель корпорации, не узнал бы Терпение, даже если бы оно выскочило из кустов и стукнуло бы его по голове. Провинившиеся сотрудники вылетали со своего места без выходного пособия, зато с сердечным приступом, а на профсоюзы дед всегда плевал с высокой колокольни. Кроме того, ни один профсоюз, даже в полном составе, не мог тягаться с богатым словарным запасом Змея.

Мэтьюс Карлайл не повышал голос никогда. И это было еще противнее. То есть вы могли разговаривать с боссом, зная о своем проступке или нарушении трудовой дисциплины, и уже увериться в том, что гроза миновала, но у самых дверей вас, легкого и окрыленного, нагонял тихий, ровный и вежливый голос Зануды Карлайла: «Да, заявление можете принести после того, как получите окончательный расчет в бухгалтерии». Хью об этом знал из первых, так сказать, рук. Мэтью Карлайл два раза предупреждал его о служебном несоответствии – если бы не Белинда Карр, на третий раз от увольнения Хью не спасло бы даже Второе пришествие.

Сам Хью терпеть не мог увольнять людей. То есть, в бытность свою «первый раз руководителем» он сократил некоторые отделы, руководствуясь исключительно соображениями эстетического характера – вылетели старые и несимпатичные. Но, во-первых, он потом раскаивался, во-вторых, выходное пособие отвалил всем в размере годичного жалования, а в-третьих, сам тогда этим не занимался, все сделали его замы.

За последние три года полностью переродившийся Хью уволил всего двоих – охранник депозитария в очередной раз привел на ночное дежурство «невесту и ее подружек», и всех шестерых обнаружили утренние уборщицы – говорят, зрелище было то еще. Вторым вылетел здоровенный бугай-уборщик, белокурая бестия с мозгом динозавра, обозвавший свою напарницу Консуэлу «черножопой шлюхой» и «пуэрториканским отребьем». Тогда Хью чудом отделался от судебных издержек, потому что порывался лично набить придурку морду, и лишь вмешательство Моники Слай спасло ситуацию.

А вот теперь на очереди сама Моника Слай. За опоздание на работу. И вовсе не за то, что у нее Джозеф клюет из ручек, и не за то, что Хью Бэгшо из-за нее чувствует себя дурак дураком…