А Елена Прекрасная бледность модную блюла, совсем измученная заграничными диетами. Вавила за нее шибко переживал – а ну как совсем есть прекратит? Тонка что камышиночка, под глазами круги синие – и это красотой называется? Государь красоты такой, требующей безмерных жертв, не понимал и отвергал вовсе. И сейчас смотрел любящий отец и морщился, наблюдая, как Еленушка к табуреточке низенькой подошла, на английском платье с испанскими фижмами шлейф французский откинула, подол на китовом усе приподняла – тут нянька ей табуреточку под юбку и задвинула. Вавила каждый раз боялся, что сядет младшенькая мимо табуреточки да зашибется. А потом вздыхал с облегчением – обошлось на этот раз! И пристрастия ее к камням самоцветным царь тоже не понимал. Серьги до плеч свисают – и как только ушки выдерживают? Не порвались бы мочки, так сильно нагруженные. А вокруг шейки тоненькой в десять рядов бус да монист разных. Ох тяжелая штука эта мода ненашенская, заграничная!

– Ну читай, Василисушка, – распорядился царь-батюшка и приготовился слушать.

Василиса Премудрая у Вавилы в толмачах не состояла, переводила только тогда, когда ей того хотелось да и других дел в это время не было. Взяла она письмо, написанное на овечьей тонко выделанной шкуре, и начала читать:

– «Государь белый царь, – Василиса Премудрая сразу переводила на лукоморский язык, – одолела нас орда Тмутараканская, все с набегами да войнами на территорию нашу залезть пытается. Возьми нас под свою руку слугами вечными и данниками. А в знак своего хорошего благорасположения пришли нам железа оружейного осемьдесят пудов, серебра – пятьдесят пудов, а золота – тридцать пудов. А еще пришли нам людишек мастеровых – кузнецов, да мастеров огненного боя, да каменщиков, да художников. Потому как люди в царстве нашем Хызрырском простые и ничего доброго, окромя дурости, не делают. Что с подарками твоими делать ведаем, а как к ним подступиться – не вразумеем. А еще пришли двух карлов для нашего увеселения. И чтоб были карлы те росту малого, а полу мужеского и женского, чтобы они в ханстве моем размножение имели. И чтобы карлы те и детей моих, и внуков, и правнуков развлекали. Засим остаюсь с почтением превеликим, хан хызрырский, Урюк Тельпек».

– Велика наглость хана того! – вскричал царевич Власий, вскакивая с места. – Будто не в данники просится, а на работу нанимается!

– Молод ты, Власий, а потому горяч, – заметил воевода Потап. – Ежели бы орд тмутараканских не было, то замечание твое поддержали бы. А так смысл государственный имеет просьбу Урюка Тельпека выполнить. И не просто выполнить, а даже так сделать, чтоб он без помощи да разрешения Лукоморья и до отхожего месту сходить не смел.

– Дело говоришь, Потап. – Вавила очень одобрительно хмыкнул, бороду в размышлениях потеребил и изрек: – Пиши, Василисушка, ответ Урюку Тельпеку.

Тут же Иванушка-дурачок с места соскочил, столец резной к зазнобе своей подволок да перо самописное из чехольца вынул.

Вавила горло кашлем прочистил и диктовать начал:

– Дорогой брат мой Урюк Тельпек! Прочитали мы письмо твое и прочувствовали. И сильно закручинились над бедами твоими. И как добрые братья и соседи берем тебя под свою высокую руку и шлем тебе окромя запрошенных осьмидесяти пудов железа еще осемь пудов, окромя пятидесяти пудов серебра еще пять пудов, окромя тридцати пудов золота еще три пуда. Людишек мастеровых пришлю, когда на то оказия будет. А карлы в нашем царстве не заводятся ни мужеского, ни женского полу. За карлами обращайся к брату нашему – султану туркскому. В его государстве этого добра довольно заводится. Засим остаюсь твой старший брат и сосед, царь лукоморский и прочая, и прочая, Вавила.

Василиса письмо рулончиком свернула, сургучом мазнула да отцу подала, чтобы печатью царской освидетельствовал. Как только печать к посланию была приложена, Василиса следующий свиток развернула и начала читать:

– «Государь белый царь! Хан Тмутараканский Цырян Глодан шлет царю лукоморскому Вавиле наши приветствия! Сообщаем, что дела в нашем царстве-государстве идут премного хорошо, вот только полчища хызрырские одолели – набеги учиняют немерено, потраву табунам да стадам разорение. Потому возьми нас под свою руку великую данниками вечными да слугами. А в знак твоего благорасположения пришли нам железа оружейного осемьдесят пудов, серебра – пятьдесят пудов, а золота – тридцать пудов. А еще нам пришли людишек мастеровых – кузнецов, да мастеров огненного боя, да каменщиков, да художников. Потому как люди в ханстве нашем Тмутараканском простые, ничего доброго, окромя дурости, не делают. Что с подарками твоими делать ведаем, а как подступиться к ним – не вразумеем. А еще пришли нам арапов чернолицых, полу мужеского и женского, для дальнейшего в нашем царстве размножения. Дабы меня увеселяли, и внуков моих, и правнуков. Засим остаюсь с уважением превеликим, каган Тмутараканский Цырян Глодан».

– У них, что ли, один писарь на половинной ставке работает? – удивился Вавила. – Ну да ладно с ним, пиши, Василисушка, следующее… – И продиктовал царь Вавила послание, не много отличающееся от того, которое Урюку Тельпеку приготовил: – Дорогой брат мой, Цырян Глодан! Прочитали мы письмо твое и прочувствовали! И сильно над бедами да горестями твоими закручинились. И как братья да соседи добрые берем тебя под свою руку светлую. И окромя запрошенных осьмидесяти пудов железа шлем тебе еще осемь пудов, окромя пятидесяти пудов серебра – еще пять пудов, окромя тридцати пудов золота – еще три пуда. Людишек мастеровых пришлю, когда оказия на то будет. А арапы чернолицые в царстве нашем не заводятся и вообще себя никак не обозначивают. За этим ты пиши брату нашему, государю египтянскому. В его царстве арапы те и заводятся, и размножение великое имеют. Засим остаюсь твой старший брат и сосед, царь лукоморский, и прочая, и прочая, Вавила.

Тут младшая царевна резко вскочила, топнула ножкой и кинулась к выходу из думской залы. Но табуреточка в юбках запуталась, споткнулась Елена Прекрасная, не сделав и двух шагов. Воевода к царевне кинулся, подхватил ее сильными руками, упасть не дал.

– Что ж ты, доченька, о манерности-то забыла? – с укором в голосе спросил царь Вавила. – Куда так спешно кинулась, нарушая правила политесные?

– Куда?! – закричала Елена Прекрасная так сердито, что даже лицо ее от злости перекосилось. – Гражданское подданство менять! Все, перехожу в ханство Хызрырское и в орду Тмутараканскую одновременно!

– А чем же мы тебе, Еленушка, неугодны стали? – озадачился любящий отец, глядя с большим недоумением на дочь.

– Ты им пудами злато да серебро шлешь, а я у тебя денежку на серьги новые не могу выклянчить! – крикнула Елена Прекрасная и снова топнула ножкой.

Царь Вавила признал справедливость ее слов и выдал Елене сразу три денежки. Тут слезы на личике царевны и высохли. Подхватила Елена купца Садко под руку и утянула к лавке передвижной – серьги выбирать.

А царь со боярами долго еще думу думали, да только день не резиновый – кончился.

В этот день не получилось у Власия с зазнобой своей – Дубравушкой – встретиться. Совет поздно закончился. Да и не дело это – к девице по ночи на свидания шастать. Вот и потоптался он у забора, калиткой поскрипел да восвояси отправился. Но записочку оставил. Написал он, что поутру на лесной опушке девицу ждать будет, а она пусть притворится, будто по ягоды да грибы собралась, да повидаться прибежит. Еще Власий писал, что разговор к Дубраве имеет серьезный, большой важности. Записочку царевич меж закрытых ставен сунул, знал, что утром откроет окошко Дубравушка да письмецо его прочтет.