– Знаете? – Ник смотрела на него во все глаза. – Я вам рассказывала?

– Вы же сами говорите, что были… – Он пожал плечами.

– В улете. Все понятно. Я ни черта не помню, что было после больницы.

– Ничего особенного.

Голос у него был несколько странный, и ей показалось, что он напрягся. Что-то, значит, было, что-то произошло. Если бы она помнила.

– Я привез вас домой. К себе.

– К себе. И… и в эту комнату?

– В свою комнату. И в свою постель. – Он поставил чашку на поднос. – Николь, я хочу вам все напомнить, все, что было ночью.

– Александр…

– Если бы вы знали, сколько я ждал, чтобы вы назвали меня по имени. – Он подвинулся к ней и взял ее лицо в руки. – В твоих глазах уйма вопросов, gataki. Спрашивай. Ты хочешь знать, почему я привез тебя сюда и положил здесь, а не в гостевой комнате. Ты хочешь знать, кто уложил тебя и заботился о тебе. – На скулах у него заиграли желваки. – Спрашивай, я отвечу на все твои вопросы. Или ты боишься? И нам продолжать притворяться?

– Притворяться? О каком притворстве речь?

Он кивнул. Он предполагал, что она может не захотеть знать правду. О том, что она чувствовала. Чего хотела. Глупо убеждать женщину, предпочитающую закрывать глаза на правду, когда есть много других, не стесняющихся своего желания. В мире пруд пруди женщин, которые прибегут, стоит их пальцем поманить. Только они ему не нужны. Ему нужна эта одна, которая из кожи вон лезет, чтобы не признать, что он ей желанен. Он не совсем понимает природу ее страхов, но готов сражаться с ними, потому что в смутном свете занимавшегося утра он видит собственные страхи. Да, он тоже боится.

Уйдя от Ник, он отправился в свою библиотеку смотреть, как первые лучи солнца начинают окрашивать небо в розовые и алые цвета, попивая дрянной кофе, потому что его повар еще не проснулся. Он в одиночестве созерцал восход, словно впервые видел его. Это было действительно поучительно. Он вдруг понял, что солнце с таким же постоянством будет вставать и завтра, и послезавтра, и изо дня в день, даже если он и она не пожелают знать, что произошло ночью в спальне.

Все в нем призывало его к благоразумию и говорило о том, что надо вежливо поздороваться с Николь, когда она проснется, и делать вид, что ничего не произошло, что она не провела ночь в его объятиях. Да, искорки между ними проскочили, но он достаточно долго жил на свете, чтобы не понимать, что искры так же легко гаснут, как и возникают.

Да, соглашался он с голосом рассудка, лучше всего забыть о ночных событиях.

Он налил себе еще кофе – на сей раз настоящего, потому что его сварил повар.

Он поднимался по лестнице и готовил заученную улыбку и заученные слова… но увидел Николь, сидящую в его кровати, и вдруг понял: он ни за что не отпустит ее, не открыв ей и себе глаза на правду о том, что с ними случилось и что они оба испытывают. А пока он думал об этом, стоя в дверях, она выскочила из-под одеяла и чуть было снова не повредила ногу из-за своего дурацкого упрямства.

– Никогда бы не подумал; что вы такая трусиха, – сухо проговорил он.

– Вы попусту теряете время. – Голос у нее был твердый, но она не отодвигалась. Она вся дрожала. – Вы что, действительно полагаете, что вам снова удастся заманить меня в ловушку? Честно говоря, мне плевать, где я проснулась, в вашей постели или…

– Я привез вас к себе в дом, потому что кому-то надо было присматривать за вами. Петра предложила уложить вас в комнате для гостей. Она даже решила лечь на раскладушке около вас. – Александр помолчал. – Я не согласился. И знаете почему?

– Как не знать, – вспыхнула она. – Вы сказали «нет», потому что несете ответственность за всех и вся. Вы спите и видите, как управлять миром, Александр, а я ненавижу мужчин, которые…

Он закрыл ей рот поцелуем, не дав договорить.

– Ради Бога, – прошептала она, впиваясь пальцами в его рубашку, – прошу вас. Не делайте этого. И ничего не говорите.

– Я хотел быть с вами, быть тем, к кому вы можете обратиться ночью. – Он приподнял ее лицо, заставив ее посмотреть себе в глаза. – Я раздел тебя, gataki. Я уложил тебя в постель. И я всю ночь лежал рядом, обняв тебя, после того как ты попросила меня не уходить.

Ник перевела дыхание. Так она и знала. Нюхом чуяла. Помнила это если не памятью разума, так памятью тела.

– Хватит лжи, дорогая. – Он обнял ее и притянул к себе. – Мы заключили дурную сделку тогда в Нью-Йорке. Мы решили, что, если бросим друг другу вызов, мы угасим охватившее нас пламя, но это не так. Теперь, когда я узнал тебя, я хочу тебя еще отчаянней. И ты хочешь меня.

– Мы же договорились…

– Договорились. – Он коснулся своим лбом ее лба. – Если ты прикажешь, я выйду сейчас из комнаты и больше никогда не скажу об этом.

Она ничего не сказала. Он ждал, прислушиваясь к стуку собственного сердца и видя смятение в ее глазах. Он мог бы заставить ее признать правду. Это было так же определенно, как восход солнца сегодня утром. Дело за малым. Приласкать ее. Поцеловать. Он мог пробить брешь в ее обороне одним прикосновением, но ему этого было мало. Он хотел, чтобы она сама пришла к нему. Чтобы она сделала усилие.

Ник что-то произнесла, закрыла глаза, прикусила губу.

Он чувствовал, как его стойкость слабеет. Держать ее в объятиях, ощущать тепло ее тела и воздерживаться от обладания ею. Он все-таки простой смертный, а не святой… хотя… хотя еще немного воздержания – и он, чего доброго, станет таковым. Хватит, решил он и отстранился от нее.

– Я освобождаю тебя от нашего договора, – тихо произнес он. – Я выплачу тебе все полностью, как мы договорились, gataki. Можешь вернуться в Штаты, как только пройдет нога.

– Александр…

– Не бери в голову. Все нормально. – Он поднялся с кровати и пошел к двери, мужчина, обреченный на святость и уже проклинающий себя за это.

– Пожалуйста, не уходи.

Она произнесла это еле слышно, но его словно громом поразило. Он повернулся и посмотрел на нее. Она улыбалась такой интимной улыбкой, в глазах ее светилось такой обещание, что он чуть не рухнул на колени. Она медленно, так медленно, что, казалось, время остановилось, раскрывала полы халата. Его глазам открылась изумительные округлости ее грудей и совершенной формы живот.

– Иди ко мне, – прошептала Ник и протянула к нему руки.

Александр повернул замок и двинулся, чтобы взять женщину, которая воистину была его от начала времен.

Он был прекрасен.

Ник никогда не думала, что к мужчине приложимо это слово, но, когда Александр снял рубашку, она поняла, что другого слова не найти.

У него были широкие плечи, руки с сильно развитыми бицепсами. На груди чернели колечки волос, которые тоненькой дорожкой убегали к пупку. В одежде он выглядел нормальным цивилизованным человеком, но она всегда чувствовала в нем дикую примитивную силу.