Немного отдохнув в Гомеле, мы вместе с политруком Крутовым из комсомольского отдела получили новое задание: отправиться в части на правом фланге армии и вести там работу, помогая командованию готовить контрнаступление. Нас заверили, что наша авиация будет поддерживать наступающих. На машине мы добрались до Довска, а дальше добирались пешком, через части, державшие здесь оборону. Здесь мы попали на командный пункт артполка. Напротив его расположения немцы подняли аэростат для наблюдения, и комиссар полка предложил своим артиллеристам обстрелять его шрапнелью, — но что-то не получалось. Пока мы беседовали с личным составом, немецкий наблюдатель дал своим минометчикам целеуказание, и вокруг командного пункта засвистели мины — целая серия, мы едва успели спрыгнуть в отрытую щель. Крутов не успел убрать руку, и осколком ему повредило палец. После налета мы не отошли и сотни метров, как начался новый обстрел. Услышав крик «Комиссара убило!», мы вернулись назад и увидели комиссара полка, лежавшего на земле: мина разорвалась у его ног. Его положили в пикап, чтобы отправить в госпиталь, и он все просил нас передать машинистке политотдела (он назвал фамилию и имя), что «я умираю, и я ее люблю». Позже мы узнали, что комиссар умер по пути в госпиталь...

К полудню мы были в дивизии, ведущей наступление на Бохань. Наступающие немного продвинулись вперед, но немцы ввели в бой новые силы и усилили артиллерийский обстрел. Неожиданно КП дивизии попал под прицельный огонь прятавшегося где-то автоматчика. Возле нас стали все чаще свистеть пули, и руководивший боем командир дивизии, пожилой полковник, приказал: «Ложитесь». Лежим, оглядываемся, — но чуть поднимешь голову, как по тебе сразу очередь. Пятясь, мы стали отползать, и когда нас перестали обстреливать, встали и пошли правее, к окраине Бохани. Здесь был командный пункт полка, передовые части которого понесли большие потери и теперь отступали. С группой красноармейцев мы через поле ржи начали заходить во фланг немцев, но нас обнаружили и начали обстреливать бризантными снарядами, защищаться от которых нам было нечем. Снаряды разрывались в воздухе, и мы слышали, как осколки шуршали по стеблям ржи. Отойдя к командному пункту полка, мы стали свидетелями разговора комиссара полка с командиром взвода, что расположился в селе в двухэтажном доме. Он сообщил, что дом уже окружен немцами: «Не уйдем и будем биться до последнего патрона... Нас трое, немцы входят в дом... Всё, 10–15 (это его позывные) больше не говорю...» Немцы начали обстреливать КП из минометов, и комиссар с группой командиров начал отходить. Одна мина разорвалась у стены сарая, осколки впились в стену, а от взрыва образовалось облачко желтого газа, запахло хлором. «Неужели мина химическая?» — подумал тогда я. Из тыла пришел посыльный с приказанием от командира дивизии отойти на новый рубеж, метров на 700–800 к востоку. Пришедший боец вынул из кармана парабеллум и показывает его комиссару. «Где взял?» — «Отдал немецкий солдат, одетый в нашу форму. Он говорил хорошо по-русски». — «А почему его не захватили в плен?» — «Да у него ноги перебиты, он еле живой!» Комиссар отругал бойца за беспечность и послал двух человек за немцем, те скоро вернулись, принеся документы немца и его автомат; немец уже был мертв. Теперь стало ясно, кто стрелял по командиру дивизии и нам, не трогая рядовой состав.

В этот день ведущая наступление дивизия потеряла троих командиров: двоих ранеными и одного убитым; к вечеру дивизией командовал ее комиссар — бригадный комиссар Архангельский. С темнотой наши части оставили свои позиции и перешли к шоссе от Довска к Пропойску. Оборону здесь организовывал генерал-майор Гордов, начальник штаба 21-й армии, бывший в Петрозаводске начальником штаба 18-й СД. Я доложил ему, кто мы, и он приказал нам отправиться в район села Ректа в артполк. Наши части отступали от Журавичей, но дорога от Довска до Пропойска пока была в наших руках. В Ректе мы нашли КП артполка: группа штабных командиров разместилась в щелях, вырытых вблизи крестьянских хат, а при налетах авиации и артобстрелах укрывалась в бетонной трубе под мостовой. Обстановка в полку была тяжелой: мало бойцов, орудий, снарядов, большие потери в командном составе, убит комиссар. На эту должность был назначен секретарь партбюро, старший политрук, призванный из запаса всего несколько дней назад. Командир полка был кадровым, но «чего-то в нем недоставало». Связи с пехотой полк не имел, командир не интересовался своим флангом в сторону Пропойска. В полной темноте полк снялся со своей позиции, но когда колонна с орудиями и машинами вытянулась на шоссе, командир полка указал направление движения совершенно неправильно, в сторону немцев. Мы с Крутовым подошли к нему и стали объяснять, куда надо двигаться, ориентируясь по Полярной звезде, а он в ответ: «Пошел ты со своей звездой...» — и матерно выругался. Я ему говорю: «Остановите полк», — а он не слушает. Мы нашли комиссара, и он своей властью изменил направление движения, и к рассвету командир полка понял свою ошибку. Не зря генерал Гордов приказал нам заехать в этот полк!

Ранним утром я получил приказ направиться в части генерала Галицкого, занимающие оборону на Днепре на самом правом фланге, на стыке с частями 13-й армии. КП полка я нашел в сосновом лесу около деревни Шапницы. Полком командовал подполковник Педоренко, комиссаром у него был старший политрук Плеханов. Педоренко имел высокую боевую награду — орден Красного Знамени, и редкую среди командиров медаль «За отвагу», которые он получил в Испании за бои против итальянских войск. Личный состав его полка воевал храбро. Части полка занимали оборону по высокому в этом месте левому берегу Днепра, прикрытому густым лесом. Это было южнее Нового Быхова, где Днепр резко поворачивал на запад. На правом берегу лес находился от берега в метрах семистах и был хорошо виден нам. С начала войны немцы по своим правилам днем делали перерыв в боевых действиях, пускали зеленую ракету и пили кофе, а когда наши бойцы в такое время атаковали, то немецкие солдаты, где позволяла обстановка, кричали нашим: «Русь, не по правилам воюешь, мы научим вас правильно воевать!» — а наши бойцы отвечали: «Поганые фрицы, мы научимся воевать и вас от войны отучим, чтобы не бросались больше на нас». Мы также видели немецких солдат, которые кричали нашим бойцам: «Русь, иди на плен, белым хлебом кормить буду!» Наши бойцы за словами не лезли в карман и отвечали немцам крепкими словами. Такие перепалки происходили в сумерках, когда немцы прекращали обстрелы и подходили ближе к Днепру.

Днем они подходить близко не решались: Педоренко, используя богатый опыт сражений в Испании, умело руководил своими разведчиками и постоянно организовывал вылазки на правый берег Днепра. Комиссар полка уделял большую часть своего времени материальному обеспечению личного состава, и получилось так, что функции комиссара полка пришлось выполнять мне. С Педоренко мы очень сдружились. Как правило, он часто менял расположение штаба полка; для командного состава всегда были готовы землянки, и их расположение обносилось колючей проволокой. Это он делал для того, чтобы не быть захваченными немецкими разведчиками. Нам был известен случай, когда по причине плохой охраны в плен к немцам попал штаб полка во главе с командиром. Пять немецких солдат с винтовками повели штабных офицеров в тыл своих войск, но командир полка был великолепным мастером штыкового боя. Когда немецкие солдаты сделали остановку, чтобы один из них мог справить большую нужду, и все стали закуривать, командир полка рискнул освободиться из плена: он выхватил у конвойного винтовку и заколол двух солдат, а двое подняли руки. Третий, со спущенными штанами, так и стоял с поднятыми руками. Командир не только освободил от плена свой штаб, но привел трех пленных. За беспечность его наказали, — а ловкость и смелость отметили. С Педоренко же постоянно ходил сержант с автоматом ППШ. В полку таких автоматов было только три: у командира полка, комиссара и уполномоченного особого отдела. У личного состава были «трехлинейки» и СВТ[21]. СВТ оказалась непригодной для полевых условий: чуть попадет песчинка, и она отказывала в стрельбе, — поэтому больше ее в части не присылали. А вот наша старая винтовка Мосина, «трехлинейка», оказалась безотказной.