Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы всегда балансируем на тонком канате над пропастью, когда пишем о текущих расследованиях, — медленно проговорила она. — Мы хотим опубликовать как можно больше информации для наших читателей, но в то же время должны учитывать особенности работы полиции. У полиции тот же конфликт интересов, но противоположный. Вы хотите эффективно работать, причем так, чтобы вам никто не мешал, но в то же время понимаете, что немногого достигнете, если не будете общаться с публикой, а делать это можно только через средства массовой информации. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Нина Хофман смотрела на Аннику тяжелым взглядом.
— Если честно, то нет, не понимаю.
Анника отставила в сторону тарелку.
— Нам нужно знать, что это за убийство, и поэтому требуется открытый диалог о том, что мы можем и должны публиковать. Это требует честности и доверия от обеих сторон. Если мы сумеем это сделать, то добьемся успеха — и вы, и мы.
Нина несколько раз моргнула.
— Мы всегда знаем больше, чем публикуем, — продолжала Анника. — Тебе это прекрасно известно. Я была с вами, когда ты и Юлия пошли в квартиру, где мог орудовать убийца с топором, но я не написала об этом ни строчки в следующем выпуске газеты. Также я показала тебе статью, в которой речь шла только и исключительно о тебе. Так я работаю, и именно это я имею в виду, когда говорю о нашей обоюдной ответственности…
Анника в тот раз действительно не написала ни слова об убийстве, так как обещала Нине этого не делать. Правда, она передала все детали Шёландеру, который живописал преступление на первой полосе.
— Так что ты хочешь знать о Юлии? — спросила Нина.
— Это сделала она?
— Расследование только началось, — уклончиво ответила Нина.
— Есть другие подозреваемые?
Нина молчала.
— Ты, должно быть, попала в странную ситуацию, — предположила Анника. — В странную с профессиональной точки зрения. Я понимаю, что ты не можешь участвовать в расследовании, но в то же время…
— Я вынуждена участвовать в нем, хочу этого или нет, — перебила Аннику Нина Хофман. — Я приняла этот вызов, мой коллега и я были первыми полицейскими, прибывшими на место преступления.
Анника вздрогнула.
— Наверное, тебе было очень тяжело, — предположила она, — сохранить объективность.
За соседним столиком вдруг расхохоталась какая-то парочка. Другая встала из-за стола, гремя стульями. Анника передвинула по столу нож.
— Объективность?
Анника дождалась, когда веселая парочка вышла из пиццерии.
— Не поддаться собственному мнению о виновности и невиновности.
— Давида убили во сне, — сказала Нина. — Мы нашли в кровати пистолет. Уже есть доказательства, что он и стал орудием убийства.
— На нем были отпечатки пальцев? Вы быстро сработали.
— Все еще проще. Это был табельный пистолет Юлии.
Анника едва удержала возглас изумления.
— Откуда это известно? Ведь все эти пистолеты похожи как две капли воды.
— У большинства полицейских пистолеты «Зауэр-225». Но у каждого пистолета есть номер, который записан за определенным полицейским.
— Я могу это опубликовать?
— Естественно, нет.
За столом повисло неловкое молчание. Вокруг вставали и уходили люди.
— Что думает полиция об Александре? Жив ли он? — спросила Анника, когда затянувшееся молчание стало действовать ей на нервы. — Не пора ли обратиться к людям, чтобы они помогли в поисках мальчика?
Нина Хофман несколько долгих секунд мрачно смотрела на Аннику.
— Мы не знаем, жив ли Александр, — ответила она наконец. — Пока мы считаем, что жив. Но очень важно, чтобы публика не теряла бдительности.
— Если он мертв, то что, по-вашему, могло с ним случиться?
— Он целую неделю не был в детском саду. Юлия позвонила туда и сказала, что мальчик болен. Последним, кто видел мальчика, был сосед Линдхольмов снизу, Эрландссон. Он видел в глазок, как Юлия спускалась по лестнице с Александром. Это было утром во вторник. У них была с собой цветастая матерчатая сумка.
— Но об этом я тоже не могу писать?
Некоторое время обе женщины сидели молча. Официантка унесла тарелки. Они не стали пить кофе и попросили счет.
— Кстати, — сказала Анника, расплатившись деньгами Берит, уже собравшейся уходить Нине. — Почему этим не занимается национальная криминальная полиция? Разве не она расследует все преступления, совершенные сотрудниками полиции?
— Юлия уволилась из полиции две недели назад, — ответила Нина, вставая.
Она была на голову выше Анники.
— Уволилась? — переспросила Анника. — Почему?
Нина молча посмотрела на Аннику.
— Если хочешь, я могу зайти с тобой в банк. Надо, чтобы кто-нибудь подтвердил твою личность.
Анника от неожиданности остановилась, изумленно приоткрыв рот.
— Ты это сделаешь? Это было бы просто здорово.
Они вышли из пиццерии и молча направились к банку по Ётгатан.
Очередь между тем рассосалась — закончился обеденный перерыв. Анника заполнила новые бланки и подошла к той же очкастой кассирше.
— Привет, это снова я, — сказала Анника. — И я опять хочу снять деньги.
Нина Хофман протянула кассирше водительские права и полицейское удостоверение.
— Я могу удостоверить, что эта женщина та, за кого себя выдает, — твердо произнесла она.
Кассирша скорчила недовольную гримасу и коротко кивнула.
Она отсчитала двадцать пять тысяч крон тысячными купюрами и легким движением кисти бросила их Аннике.
— Не будете ли вы так любезны положить их в конверт? — едко поинтересовалась та.
Кассирша едва не поперхнулась от злости.
— Как только я открою счет в другом банке, вернусь и закрою здесь все свои счета, — пообещала Анника и, круто повернувшись, пошла к выходу.
Оказавшись на улице, Анника медленно выпустила из груди воздух.
— Спасибо, — сказала она и протянула Нине руку. — Не могла даже вообразить, что все окажется так просто…
— Полицейское удостоверение обычно хорошо помогает, — ответила Нина и, впервые за их встречу, скупо улыбнулась.
— У тебя не сохранился номер моего мобильного? — спросила Анника.
Они разошлись в разные стороны — женщина, офицер полиции, пошла к Данвикстуллю, а Анника спустилась в метро на станции «Слуссен».
Шюман сидел за столом и беспомощно смотрел на полученную накануне директиву руководства. Шестьдесят сотрудников.