— Ага, — поддержала я, — есть еще суп вбаночках-залил кипятком и кушай на здоровье.

После трех литров чая нас немного разморило. Мы прижалисьдруг к другу и стали смотреть на огонь.

— Хорошо, — прошептал Денис, я кивнула.

— Надо твоей маме как-то передать, что ты жив издоров, — заметила я через минуту. — Чтобы не беспокоилась.

— Ты чего тупая такая, ведь говорил уже, в запое мамка,не до меня ей.

— Как же так, Денис. Не может она не заметить, что тебясутками нет.

— Еще как может. И вообще отстань, не твое дело.

— А отец давно в тюрьме?

— Четыре года. Еще столько же осталось. Но батя тожезапойный и злой, как черт. По мне, вернется, так не стало бы хуже. Плохо то,что мамка без него совсем распоясалась, управы на нее нет.

— А кто-нибудь из родственников у тебя есть? Бабушка,например?

— Бабка есть, в Тюмени живет, но она меня не жалуетиз-за мамки. Мамка, вишь, ей не приглянулась, когда они с батей сошлись.Чего-то не поделили. Только мне все равно в Тюмени делать нечего. Это ж дурийугол на краю света.

— Земля круглая, углов и края у нее нет.

— А ты очень умная, поэтому и сидишь на помойке в чужомодеяле.

— Я просто к слову сказала, а ты цепляешься, —обиделась я.

Денис вздохнул.

— А ты вообще-то кто? — спросил он через паруминут.

— Ты имеешь в виду, кем я работаю?

— Ну да…

— Я иллюстрирую детские книжки…

— Художница, что ли? Бабки большие платят?

— Не особенно… Иногда, правда, везет, к примеру, яоформляла альбом к юбилею нашего города. Интересная работа, и заплатилиприлично. В общем, жить можно.

Тут я сообразила, что думаю о своей жизни в прошедшемвремени. Моя работа, моя квартира… а я сижу у костра в какой-то нелепой хижине,рядом с ребенком, жизненного опыта которого с избытком хватает на нас двоих Мнемучительно захотелось, чтобы все это вдруг кончилось Открыть глаза и обнаружитьсебя в своей квартире, в старых шортах и теплых тапочках, стоящей передкульманом… Я распахнула глаза пошире, стараясь предотвратить слезоизвержение,Денис подтолкнул меня плечом и успокаивающе проронил:

— Чего ты. Не боись, прорвемся… Мне стало стыдно, явытащила руку из-под одеяла, обняла мальчишку и прижала к себе.

— А чего ты сейчас рисовала? — спросил он. —Ну, до всего этого?

— Алису. Алису в стране чудес. Читал?

— А то. Я вообще читать люблю. Я засмеялась и спросила:

— Чем ворон похож на конторку?

— А правда, чем? — удивился Денис и тожезасмеялся. — Ты одна живешь? — спросил он, протягивая мне остаткипеченья.

— Да.

— А родители?

— Они далеко. Теперь это называется заграницей.

— Так ведь здорово же, ты можешь к ним рвануть, тебятам ни в жизнь не отыскать.

— Все не так просто. Теперь, чтобы к ним в гостисъездить, надо специальные документы оформлять, а я в свою квартиру боюсьзайти…

— Но ведь это кончится когда-нибудь, да? — снадеждой спросил мальчишка, заглядывая мне в глаза.

— Конечно. Я убеждена, нас ищут не только плохие люди, нои хорошие. Надо пережить трудное время, взять себя в руки и… все обязательнобудет хорошо.

— Ага… все у нас получится, — скривился Денис.

— Разумеется. Вот увидишь, я что-нибудь придумаю. Этосейчас я растерялась, оттого что все свалилось как снег на голову… грязная,бездомная, испуганная. Мне просто надо прийти в себя, потерпи…

— Много от тебя толку, — проворчал Денис, но глазот моего лица не отводил, посидел, подумал и вдруг полез под нары.

— Ты чего? — удивилась я.

— Сейчас увидишь. — Он вылез обратно и протянулруку. На грязной детской ладони лежал револьвер. Я вздохнула и, призвав навыручку всю свою мудрость, поинтересовалась:

— Где взял?

— У Вовки.

— У какого еще Вовки?

— Тебе что? Все равно ведь не знаешь. Батя у него купилза двести штук, газовый, переделан под пули. И пули есть, две штуки. Вовкинбатя пушку спрятал, а Вовка нашел. Мне хвалился. Вот я и завернул к немусегодня и свистнул, думаю, пушка нам сейчас очень пригодится.

— Зачем она тебе? — хмыкнула я и щелкнула Денисапо носу. — Во что ты попадешь? Ногу себе отстрелишь или нос. Дай сюда.

— Еще чего…

Но я уже взяла револьвер из его рук, осмотрела,придвинувшись ближе к огню, Денис вытянув шею, наблюдал за мной.

— Туфта это, а не оружие. — Заметив обиду намальчишеском лице, я добавила:

— Пальнуть, конечно, можно, говорят, и палка стреляет…но особенно рассчитывать на него я бы не стала.

— Можно подумать, ты чего-то в этом понимаешь, — снадеждой сказал он.

— Понимаю. Видишь ли, я росла на границе, папа у менябыл егерем, к оружию в семье относились с уважением. Ну и я кое-чему научилась,потому что в доме была целая коллекция, а особых занятий, как перевал закроют,не наблюдалось. Телевизор и тот не работал. Вот я часы напролет рисовала илиотправлялась с папой в объезд…

— Классно, — завистливо сказал Денис. — Астрелять ты умеешь?

— Из этой штуки? Тут и уметь нечего. Пальнуть из нееможно только с близкого расстояния, дурак сумеет. Но все это ерунда, конечно,настоящее оружие — винтовка.

— А автомат?

— Про автомат не скажу, стреляла два раза в школе. «Тыкому это все говоришь? — влез внутренний голос, до сей поры дипломатичномолчавший. — У тебя что с головой совсем худо? Он ребенок, а ты ему провинтовку».

— Ничего плохого я в этом не усматриваю, —обиделась я. — Мне девять лет было, когда папа мне винтовку подарил…

«Сравнила…» — съехидничал голос и убрался. Денис протянулруку за револьвером.

— Верни, — посоветовала я. — Оружие оченьопасная штука. У человека мозги сдвигаются. Начинает думать, что если у негоревольвер в кармане, так он крутой. А это глупость.