Центр города казался почти пустым по сравнению с ее последним посещением. Сильно пахло дымом (дымовые трубы виднелись по обеим сторонам улиц, у жильцов верхних этажей), но окна магазинов были темными, а двери заперты. Вдали глухо звонили церковные колокола. Тощие голуби вразвалочку бродили около сточной канавы, исследуя кучу конского навоза. Кондуктор похлопал Мириам по плечу, и она вздрогнула.

— Вам сходить на следующей остановке, — объяснил он.

— Спасибо, — ответила она, сопроводив это слово слабой улыбкой. Она поднялась с места и теперь, стоя на открытой площадке, ожидала, когда покажется остановка. Затем потянула за тесьму, продернутую через бронзовое ушко, как, она видела, делали другие пассажиры. Где-то позади нее, в водительской зоне, раздался звонок, и вагоновожатый нажал на тормоза. Мириам спрыгнула с площадки, отряхнула пальто, перебросила сумку через плечо и пошла прочь от трамвая, назад, а он двинулся вперед, с громким жужжанием и разгоняя лужи талого снега. После этого Мириам внимательно огляделась.

В холодном мраке воскресного утра все выглядело по-иному. Фасады магазинов, в меру плотно украшенные вывесками, какими она видела их в свое последнее появление здесь, сейчас напоминали пустые глазницы. Исчезли и уличные торговцы жареными каштанами. «Может быть, у них здесь есть закон о воскресной торговле?» — смутно подумала она. Это было бы досадно…

Магазин Бергесона тоже был закрыт, деревянный ставень на витрине заперт на висячий замок. Но Мириам заметила кое-что, чего не замечала прежде: прочную деревянную дверь по соседству с магазином, с целым рядом шнурков, ведущих к колокольчикам, помеченным декоративными пластинами. Она внимательно разглядела их. «Э. Бергесон, эсквайр».

— Ага, — пробормотала она и потянула за шнурок.

Ничего не произошло. Мириам ждала на деревянных ступенях. Пальцы ног мерзли, все больше отсыревая, и она не переставала проклинать собственную глупость. Она взялась за шнурок и снова дернула. На этот раз наградой ей было отдаленное бренчание. Затем дверь заскрипела и подалась внутрь коридора с голыми стенами.

— Да?

— Мистер Бергесон? — Она с надеждой улыбнулась ему. — Я вернулась.

— О-ох. — Он был одет точно так же, как и в магазине, за исключением пары ядовито-лиловых тапочек ка босу ногу. — Опять вы. — Уголок его рта чуть скривился. — Полагаю, вы можете подождать внутри, пока я открою магазин?

— Если это удобно.

Он фыркнул.

— Нет, неудобно. Это скорее против правил — хотя что-то подсказывает мне, что вы не слишком их придерживаетесь. И все же не будете ли любезны осчастливить мое скромное жилище своим присутствием и подождать, пока я разыщу галоши…

— Непременно.

Она последовала за ним вверх по туго закрученной спирали сложенной из каменных плиток винтовой лестницы, которая в итоге развернулась в площадку с четырьмя на вид очень прочными дверьми. В одну из них, открытую, он вошел, не дожидаясь Мириам. Она пошла было следом, но на пороге остановилась.

— Входите, входите, — с легким раздражением поторопил он. — Только не оставляйте дверь открытой, напустите холода в комнату. Тогда мне придется тащиться за углем в подвал. — Что вас удерживает?

— О, ровным счетом, ничего, — сказала она, делая шаг вперед и закрывая за собой дверь. Вероятно, холл когда-то был достаточно широк, чтобы в нем могли стоять рядом два человека, высота его составляла около десяти футов, но сейчас он казался каньоном, заставленным от пола до потолка книжными шкафами, набитыми до отказа. Бергесон удалился на кухню — по крайней мере, Мириам сочла это кухней, — где на чугунной печке кипел чайник, а сама печка была, на ее взгляд, чем-то явно музейным. Освещение замерцало, когда она закрыла дверь, из чего стало понятно, что в доме нет электричества. — Вижу, здесь у вас книг гораздо больше, чем внизу, в магазине.

— То работа, а это удовольствие, — сказал он. — С чем вы пришли на этот раз, чтобы нарушить мое воскресное богослужение?

— Воскресное богослужение? Что-то я не вижу особых его признаков, — сорвалось у Мириам при ее явном попустительстве. Она торопливо дала «задний ход». — Прошу прощения. Надеюсь, я не причинила вам никаких неприятностей?

— Неприятностей? Нет, никаких неприятностей, если только не брать в расчет беседу с сыщиком с Кинг-стрит, задававшим провокационные вопросы про тех, кто посетил меня вчера утром. — Он стоял к ней спиной, и Мириам не могла видеть его лица, но крепче сжала сумочку, как только (неожиданно) обнаружила, что ей бы очень хотелось, чтобы карманы ее пальто были достаточно глубокими, чтобы прятать в них пистолет.

— Я здесь ни при чем, — спокойно сказала она.

— Знаю, что ни при чем. — Он повернулся к ней лицом, и она увидела, что он держит в руках потускневший серебряный чайник. — А еще вы взяли Маркса, и тем самым избавили меня от его наличия здесь, хотя и без того нельзя было сказать, чтобы он открыто лежал и о него можно было споткнуться, не так ли? За что, я полагаю, мне следует благодарить вас — это искупает все превратности, связанные с тем неприятным визитом. — Он по-прежнему держал чайник. — Могу я предложить вам легкий завтрак, пока вы объясняете, зачем вы здесь?

— Конечно. — Она взглянула в другую сторону. — Туда?

— Прошу! Это маленькая столовая. Я буду через несколько минут.

Мириам вошла в маленькую столовую Бергесона и удивилась. Комната была почти идеально круглой. Даже оконные рамы и дверь изгибались, продолжая кривизну стен, а лепнина, обрамлявшая потолок, образовывала правильную окружность диаметром около двенадцати футов. В комнате царил ужасный беспорядок. Огромный и сомнительного свойства диван «Честерфилд» с торчащей из продранных подлокотников набивкой, занимал одну сторону комнаты и был наполовину завален горой рукописей и книг. Странного вида пианино, ободранная крышка которого удерживала на себе небольшую библиотеку, будто «спьяну» прислонившееся к стене. Еще здесь был камин, но угли в нем едва согревали воздух даже возле него, и в комнате царил ледяной холод. Рядом с камином стоял поднос с остатками холодного ланча. Мириам осторожно присела на край дивана. Диван тоже был холодный, так что, казалось, «высасывал» тепло прямо через слой толстой одежды.

— Как вы пьете чай? — окликнул ее Бергесон. — Молоко, сахар?

Он двигался где-то в холле. Она сунула руку в сумочку и вытащила свой козырь, протягивая его корешком в его сторону.

— С молоком и без сахара, — ответила она.

— Очень хорошо. — Он прошел вперед, с подносом в руках, и поставил его перед камином. Она заметила под глазами у Бергесона мешки. Он выглядел усталым, а возможно, больным. — Что это? — спросил он, уставившись на ее руку.

— Одна историческая книга стоит другой, — спокойно сказала она.

— О Боже мой. — Он хрипло, сдавленно рассмеялся. — Понимаете, я не могу предложить вам что-нибудь взамен. Только не в воскресенье. Если полиция…