В общем и целом наша фантазия целиком определяется сушей. По крайней мере, в своем мышлении и языке человек — сын земли. Планету, на которой он обитает, он с большой очевидностью именует «Земля». Когда мы образовываем свои понятия, мы большей частью неосознанно стоим на суше и смотрим на море со стороны земли. Корабль в океане — это «плавающая часть государственной территории», военное судно — это «плавающая крепость». Остров представляется нам территорией, окруженной морем словно рвом. Мы говорим «морские дороги», что является довольно наивным перенесением сухопутных дорог на совершенно иную стихию, совершенно другой элемент, в то время как мы, например, говорим уже не о воздушных дорогах, а о воздушных линиях. Другая возможность — рассматривать сушу и отношения на земле с точки зрения моря — редко осознается нами, хотя именно море покрывает большую часть поверхности нашей планеты. С точки зрения моря не море является частью земли, но земля — это часть моря, и нужно было бы говорить не о картине земли, а о картине моря. Это звучит странно, но может послужить нам в том, чтобы понять возможность, которая стала политической действительностью. Ибо народ может переместить свою общую экзистенцию в стихию моря, породниться с морем.

Англия в период правления королевы Елизаветы таким образом сделала выбор против суши и в пользу моря. Не принятое после долгого лавирования и колебаний решение в пользу католицизма или протестантизма или решение в пользу абсолютизма или парламентаризма, но это в истинном смысле слова элементарное решение в пользу моря является внутренней сердцевиной тогдашнего исторического свершения. Этот процесс нельзя сравнить ни с одним прежним событием всемирной истории, поскольку он был составной частью планетарной революции пространства и пришелся на ту эпоху, когда народы Европы начали извлекать практические выводы из факта вновь открытого мира для нового распределения и нового порядка планеты. Нельзя представлять себе это решение Англии в пользу моря как планомерное действие одного или многих отдельных людей.

Носителями элементарного, стихийного поворота были новые, раскрепощенные из народной силы тогдашних Франции, Голландии и Англии, ринувшиеся на борьбу с католической мировой державой Испанией энергии, которые, в конце концов, все слились в Англии и все достижения которых Англия унаследовала. Деяние осуществили каперы, частные люди, корсары, пираты, морские нищие, флибустьеры и как там еще именуются все эти пестрые образы этой удивительной эпохи. Они были действительно тем, кем себя сами именовали: Privateers (частные, приватные люди), и они действовали приватно, на собственный страх и риск в самом опасном смысле слова. Английское правительство более ста лет по положению дела использовало их, воздавало им почести, наделяло высокими должностями и возводило в рыцарское сословие или же отказывало им в поддержке, арестовывало и вешало их.

В любом случае они были политически чем-то другим, чем опустившийся до простого криминала морской разбойник следующего 18 века, которого еще прославляет лишь ни о чем не подозревающий романтизм. Это те, кто, по словам английского издателя «Истории пиратства», сделали Англию из бедной страны богатой страной, кто подавили самого опасного врага Англии и — что английский автор ясно подчеркивает как самое важное — вывели «расу выносливых и твердых моряков», без которых английская мировая империя не могла бы ни возникнуть, ни устоять. Но важнейший результат их деяний для нас не богатство Англии и ее заокеанской империи, но сущностное изменение английского острова. Он становится теперь не отколовшейся частью европейской суши, а частью мирового океана.

Отныне больше нельзя рассматривать этот остров как часть европейского континента. Он расторгнул свой брак с континентом и заключил новый брак с океаном. Если мне будет позволено так выразиться, теперь он поднимает якорь и отдаляется от берега. Из части земли он становится кораблем или даже рыбой. «Дети льва превратятся в морских рыб», — как говорится в одном средневековом пророчестве; мифический образ огромного кита, Левиафана, становится реальностью, а именно совсем иначе, чем его сконструировал теоретик государства Гоббс в своей книге о Левиафане. Гоббс именует Левиафаном государство. В действительности Англия вследствие своего решения в пользу стихии моря как раз стала не государством. Государство осуществилось на европейском континенте, в то время как море стало свободным от государств, не стало государственной территорией. Море и земля находятся теперь рядом друг с другом как два отдельных мира почти без связей. И страны Европы представляются англичанину только в аспекте моря. Что такое Испания? — спрашивает Эдмунд Берк и дает такой ответ, которого не могла бы изобрести ни одна фантазия континентального европейца: Испания — это выброшенная на побережье Европы рыба-кит.

Последняя последовательность превращения в существо моря — это возможность исхода за океан, точнее, поскольку и «исход» уже является представлением, образованным с точки зрения суши, способность в случае необходимости отплыть в другую часть света. Сегодня эта возможность ощутима. Но эта мысль возникла впервые не в годы войны 1939–1941 в Англии, пусть она конечно только в отчаянии современного положения войны обрела практическое значение и привлекает всеобщий интерес. О возможности просто переместить метрополию и правительство всей империи, говорили уже давно. Почти сто лет тому назад, в 1847 году, Дизраэли — Абраванель 19 века — сказал в своем романе «Танкред»: «Пусть английская королева снарядит большой флот; пусть она возьмет с собой всю свою свиту и все правящее сословие и перенесет свою имперскую резиденцию из Лондона в Дели. Там она найдет огромную готовую империю, первоклассную армию и большие постоянные доходы».

Мы можем ожидать этого без опасений. Развитие техники, новые орудия войны на море и покорение воздушного пространства создали совсем новое общее положение. Ситуация 16 и 17 веков, когда Англия могла сыграть свою свадьбу с морем и обосновать свое мировое господство в отношении европейского континента, давно преодолена. Море больше не является элементом, стихией, но оно стало пространством, как и воздух стал пространством человеческой активности и осуществления господства. Современная революция пространства значительнее и глубже чем революция пространства 16 и 17 веков. Поэтому она также глубоко изменит возникшее в прежнем планетарном перевороте и обоснованное в нем распределение земли. Новые силы проведут в жизнь новый порядок, который будет охватывать не только сушу и море, континенты и океаны, новые силы покорения пространства включат и воздушное пространство в сферу человеческого порядка. Тем самым время Левиафана, то есть отрезка истории господства, направленного против земли, возведенного на стихии моря, закончилось. Скоро это станет историческим воспоминанием, только лишь эпизодом великой истории народов. И мы будем рассказывать нашим внукам предание о мировой империи Левиафана.

Речь идет о номосе Земли. Это значит: я рассматриваю Землю — небесное тело, на котором мы живем — как Целое. Рассматриваю, не просто как глобус, но пытаюсь найти ее глобальное распределение и присущей ей порядок. Греческое слово «номос», которое будем использовать для обозначения этого распределения и основополагающего порядка, происходит от греческого глагола Nemein. Nemein — это то же самое, что и немецкое слово: Nehmen (брать). Итак, слово «номос» означает во-первых: взятие, захват. Во-вторых, оно означает: деление и распределение захваченного, и в-третьих: использование, обработка и эксплуатация полученного при разделе. Иначе говоря, производство и потребление. Захват, распределение, использование являются прасобытиями человеческой истории — тремя актами изначальной драмы. Каждый из этих трех актов имеет собственную структуру и свой способ. К примеру, разделу предшествует измерение, подсчет и взвешивание того, что необходимо разделить. Пророческие слова: исчислено, взвешено, разделено — «мене, текел, упарсин» в 5 главе книги пророка Даниила — относятся ко второму акту трехактной изначальной драмы: номос Земли.