Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец Иоанн выступал против повсеместного присутствия дьявола и заявлял, что экзорцизм является доказательством милосердия Бога и силы креста. Он предостерегал верующих никогда не терять бдительности против дьявола. Он писал:
Пока мы проводим плотскую жизнь и не приступаем сердечно к Богу, до тех пор бесы таятся в нас, скрываясь под разными страстями: жадностию к пище и питью, блудным разжжением, гордостию и гордым вольномыслием о вере, о Церкви, о догматах веры, злобою, завистию, скупостию, сребролюбием, так что мы живем по их воле; но когда приступим искренно работать Господу и заденем за живое гнездящихся в нас демонов наших страстей, тогда-то они на нас вооружаются всею своею адскою злобою, всеми своими страхованиями огненными и разновидными, сильными, жгучими пристрастиями к земным благам, пока не выгоним их из себя усердною молитвою или причастием св. Тайн[205].
Для отца Иоанна дьявол и злые духи не просто символизировали зло, а представлялись реальными существами, овладевающими людьми и отторгаемыми священными предметами. Бесы богохульствуют, кричат, плюют.
Вот отчего бесноватые, или так называемые кликуши, кричат в церкви во время обедни или когда их подводят к св. мощам; это потому, что бесы встречаются с благою силою, им ненавистною и сильнейшею их, которая палит, теснит, поражает их праведно, гонит их вон из любимого их жилища[206].
Заключение
Идеи отца Иоанна олицетворяют то, как русское православие понимает дьявола и одержимость бесами. В конце концов, вера в способность дьявола завладевать людьми победила попытки со стороны церкви и государства бороться с симулянтами. Цель законов XVIII века состояла в том, чтобы разоблачать лжекликуш; однако ни государство, ни церковь не были строги в преследовании бесноватых. В XVIII веке вера в способность дьявола убеждать людей вредить окружающим, выполняя его приказы, была еще сильна даже среди членов высших сословий российского общества. Однако сами законы, определяющие одержимых бесами как женщин, которые к тому же могли оказаться самозванками, постепенно зарождали сомнения в возможности одержимости демонами. Девальвация кликушества отчасти объясняет феминизацию бесноватых в рассказах XVIII–XIX веков о чудесах очередных святых. В то время как психиатры XIX века ставили бесноватым диагноз истерия, церковь в целом относилась к ним гораздо более доброжелательно. Им уделяли внимание, пытались исцелить на публичных отчитках, часто при заступничестве святых.
Несмотря на то что церковь продолжала признавать возможность одержимости бесами, нельзя сказать, что она оставалась невосприимчивой к секуляризации. Церкви приходилось противодействовать тому, что она считала пагубным влиянием старообрядчества, и доверять некоторым научным идеям, поскольку в XIX веке врачи стали важными членами образованного общества. Церковь стала гораздо более сдержанной при одобрении культов местных святых. Тем не менее, она не пыталась преуменьшить значение одержимости демонами и ее связи с чудесами вплоть до начала XX века. Тот факт, что одержимость бесами занимала видное место в рассказах о чудесах и житиях святых, публиковавшихся в религиозной прессе до 1903 года и продолжавших вновь и вновь всплывать в дискуссиях о чудесах, предполагает, что внутри церкви и российского общества сохранялись силы, придающие большое значение роли дьявола в светском мире. Монастыри и городские храмы, известные экзорцизмами, иллюстрируют не только убеждения монахов и городских священнослужителей, таких как Иоанн Кронштадтский, но и сохранение веры в сверхъестественное у значительной части российского общества.
Глава 2. Крестьянские верования
К 1820‐м годам одержимость бесами в России исторически была бедой равно мужчин и женщин, принадлежавших к разным слоям общества. Взгляды крестьян на одержимость бесами демонстрируют, как крестьянская культура впитала православные представления о дьяволе и его приспешниках, в рамках этих представлений крестьяне вместе с духовенством стали участниками космической драмы торжества добра над злом. Также изучение крестьянской культуры проливает свет на связь, которую жители деревни видели между одержимостью и колдовством. Используя понятия колдовства и порчи в поучительных целях, крестьяне также выделяли реальных и предполагаемых злонамеренных людей, которых они считали ответственными за высвобождение демонов. Принимая любое несчастье как Божий гнев или, чаще всего, как происки нечистых сил, распространяющих зло через человеческих посредников, они соединяли сакральное с мирским. В то же время приходское духовенство и монахи, оказывавшие помощь одержимым, придерживались похожего мифа. Они подчеркивали в своих рассуждениях космическую битву между добром и злом, но не отвергали идею о том, что злонамеренные личности, практиковавшие темные искусства, могли действовать как марионетки демонов. Такие взаимодополняющие верования проясняли поведение жертв одержимости и подчеркивали то, что крестьяне и представители духовенства считали причинно-следственной связью между колдовством и одержимостью.
Кликуши и их родственники умоляли сочувствующих священников и монахов, а также целителей и колдунов использовать контрмагию против бесов и злых людей. Православный арсенал, включавший чудодейственные ритуалы, молитвы, благовония, причастие, просвиры, святую воду, освященные травы и масла, мог быть направлен как на изгнание бесов, так и на опознание лиц, ответственных за пагубные действия, так как связь между одержимостью бесами и колдовством признавали и представители духовенства, тем самым легитимизируя крестьянские верования. Предлагая дополнительные услуги в борьбе со злыми чарами, мирские целители или колдуны также предлагали облегчить страдания одержимых при помощи заговоров, контрзаклятий, зелий и трав. Демоны, злые колдуны, священники, целители, жертвы и свидетели – все они исполняли свои роли в ритуальной драме об одержимости и возможности искупления через экзорцизм. Соответственно, такая драма могла разрешить или, по крайней мере, ослабить личную и общественную напряженность и укрепить религиозные ценности.