— Уверен. Госпожа Дюран уже не первый год промышляет в среде богатых сластолюбцев. Она по натуре авантюристка. Раймон поможет ей направить таланты в нужном направлении.

— Я поеду быстрее, — предупредила Женевьева севшего в «Опель» Раймона. — Шейх не любит, когда я опаздываю.

— Как угодно, мадам. Много времени у вас я не займу. — Раймон раскрыл кейс, который держал на коленях. — Я кое-что передам вам, госпожа Дюран. Не пугайтесь. В нашем наборе не будет традиционных безделушек вроде брошек-микрофонов, перстней-жучков, часов и фотографирующих зажигалок. Эти вещи теперь вызывают подозрения.

— Что же вы предложите?

— Небольшой несессер. В нем маникюрный набор. Щипчики, пилки, пинцеты. Пилочка может все время лежать на туалетном столике.

— Для чего?

— Это уже наша забота, госпожа Дюран. Не ломайте голову над пустяками.

— Вы правы, месье Раймон. Когда существует угроза сломать голову на крупном промахе, думать о пустяках вроде пилочек — глупо. Разве не так?

— Вот флакончик ваших любимых духов. Пробка в виде черного шарика. Внутри — чувствительный микрофон. Носите духи с собой. И еще вы должны…

Ровно через четверть часа Раймон попросил остановить машину и остался на дороге. «Опель», сердито взревев мотором, скрылся за поворотом горной дороги.

Утренний розовый свет зари осветил просторную спальню шейха. Ибн Масрак, раскинувшись на белых простынях огромной кровати, в которую можно было уложить по меньшей мере еще шесть человек, смотрел в зеркальный потолок. Рядом с ним на спине лежала Женевьева, чье тело шейх рассматривал с тем чувством, с каким увлеченный коллекционер изучает самые дорогие экспонаты своего собрания.

Левая рука шейха временами блуждала по телу подруги, то касаясь ее груди, то по животу опускаясь ниже. Женевьева тихо мурлыкала, изображая томление духа от прикосновений шейха.

Неожиданно интимную обстановку спальни нарушил мелодичный перезвон мобильного телефона, который исполнил несколько тактов популярной арабской песни.

Шейх опустил руку и поднял с ковра лежавшую у кровати трубку. Приложил к уху.

— Хэллоу, — и тут же, узнав в трубке знакомый рокочущий голос, наполнил свой сладкими нотками вежливости. — Мир вам, мой дорогой учитель. Рад слышать ваши слова, целительные для души и побуждающие сердце к добрым деяниям во славу Аллаха.

— И вам мир, благородный шейх. Мы здесь уже скучаем без вас и хотели бы встречи. Тем более что в саду сокровенных желаний полнятся соками бутоны прекрасных возможностей. У вас нет желания положить на них свой взгляд и руку?

— Мой благородный учитель, я с радостью принимаю ваше предложение. Вылетаю первым же рейсом.

На крутом вираже «Боинг-707» опустил вниз правое крыло, и ибн Масрак, сидевший у иллюминатора, увидел во всей экзотической красе столицу Иордании — Амман. Город растекся по пологим склонам холмов от горизонта до горизонта. Солнце ярко освещало широкие проспекты, по которым тянулась длинная череда автомобилей.

Самолет качнулся, и город исчез из вида.

Шум в салоне изменил тональность. Теперь к гулу двигателей примешивался свист выпущенного перед посадкой шасси. Ощущение потери высоты стало более заметным.

Ибн Масрак взглянул в иллюминатор. Над бетоном аэродромных полос струились потоки нагретого воздуха, создавая иллюзию, что лайнер садится в воду.

Ибн Масрак вышел из самолета и сразу оказался в объятиях зноя.

Быстрым шагом он пересек полосу, направившись к белому «Мерседесу». Хотелось поскорее оказаться в пространстве, охлажденном кондиционером.

Мелькнула мысль, что Европа быстро развращает людей даже своим климатом, делая их изнеженными и нестойкими.

Откинувшись на кожаные подушки сиденья, поскрипывавшие при каждом движении и пахнувшие полузабытыми запахами конской сбруи, ибн Масрак отдался созерцанию города, большого и шумного, который так хорошо знал и любил.

Полчаса езды в сплошном потоке машин, и «Мерседес» остановился перед большим трехэтажным особняком, огражденным кованой металлической оградой. Ворота автоматически распахнулись, и на мраморное крыльцо из дверей дома вышел человек в униформе и в красной феске на голове.

Машина осторожно проехала по дорожке, скрипевшей гравием, остановилась у ступеней, которые вели к парадной двери.

Страж в красной феске распахнул дверцу и поклонился, встречая вышедшего из машины ибн Марсака.

Шейх, еще недавно севший в «Мерседес» в легком светлом костюме европейского покроя, вышел из него облаченным в молочно-белую джелабу, с головой и плечами, покрытыми клетчатой бело-красной шемагой.

Быстрыми шагами ибн Масрак поднялся по ступеням и вошел в дом. Он оказался в просторном холле, устланном роскошными восточными коврами. По обе стороны двери высились две мраморные статуи обнаженных женщин — черной и белой.

Ибн Масрак, проходя мимо, коснулся черных ягодиц и улыбнулся охраннику.

— Какую из них, Исмаил, ты выбрал в подруги? — и, не ожидая ответа, перешел к делу. — Аятолла Шахиди у себя?

— Да, господин, он вас уже ждет.

Поднимаясь по широкой лестнице, покрытой коврами, ибн Масрак с удовольствием касался рукой белых, как сахар, и скользких, как лед, мраморных перил. Мрамор в жаркой стране в богатых домах — материал функциональный: он помогает сохранять прохладу, так высоко ценимую в жарких странах, и наполняет помещения живительной чистотой.

На верхней площадке с распростертыми для объятий руками стоял старый друг и наставник ибн Масрака — имам Шахиди.

Владык формирует окружение. Эта истина в равной степени годна для Запада и Востока.

У рыцаря должен быть оруженосец Санчо Панса, который в безумии своего Дон Кихота видит мудрость, недоступную для других.

У хана или шаха обязательно имеется мудрый визирь, говорящий всем, что умнее его повелителя нет никого на свете.

Чем ниже сгибаются подкаблучники, тем более великим ощущает себя владыка, будь то азербайджанец Али Магомедов, хозяин трех ларьков на Ленинградском рынке в Москве, или губернатор российской области, беспощадно разоряющий свою вотчину.

Ученый богослов Шахиди, имам мечети Аль Саида Айша, делал все, чтобы поддержать у ибн Масрака уверенность в его божественном призвании быть меченосцем Аллаха. Они вечерами вели долгие беседы, когда чаще и дольше говорил Шахиди, а ибн Масрак внимал, потому что медоточивые речи завораживают не только людей недалеких. Они наполняют бальзамом удовольствия уши и вливаются в души великих уверенностью в своем величии.

— Чем я могу служить вам, учитель? — спросил ибн Масрак, после обильной трапезы и обмена вежливостями и несущественными новостями, без которых немыслим полноценный разговор арабов.

— В последнее время нас все сильнее беспокоит затишье в исламистском движении. Мы теряем темп, а это равносильно отступлению по всей линии. Вдумайтесь, высокочтимый шейх, насколько глупо и неправильно живет мир, именующий себя западной цивилизацией. Американцы и европейцы, считающие, что имеют право поучать человечество и командовать им, богопротивны в своей задиристости и гордыне. И вообще цивилизация не сделала людей умнее. Наоборот, они все больше утрачивают способность к самостоятельному мышлению. Эта всемирная компьютерная сеть, которая многим кажется величайшим достижением ума человека, на самом деле является мутной канализационной канавой порока и греха. Включите компьютер, и вы найдете в сети все — от порнографии и призывов к насилию до того, что пишут на стенах европейских сортиров. Остановить такое можно только огнем. Жизнь должна быть простой и строиться по шариату.