Долматовых Вика обменяла на однокомнатную в центре города. Через два года вышла замуж и съехалась с супругом в трехкомнатную квартиру. Я одна ничего не поимела от знакомства с Долматовым. Две ночи с ним провела, как мужчина он – так себе, ничего впечатляющего. Тем более что я его ни разу трезвым не видела: он или пьяный был, или с похмелья. Как только началось следствие, родители Кати узнали, что произошло. Мать тут же рванула в Хабаровск и вовремя успела: Буглеев хотел привлечь к уголовной ответственности старшую сестру за развратные действия в отношении младшей. Мать Кати подняла все связи, и прокурор отказался выдвигать новые обвинения. В марте 1980 года из КНДР вернулся отец Кати и тут же лишил ее финансовой поддержки. Он запретил ей приходить в квартиру родителей и общаться с младшей сестрой и матерью. Отец возненавидел Катю. Из-за нее его отозвали из Кореи раньше срока и перевели на нижеоплачиваемую работу. Слухи о том, что в квартире его старшей дочери был притон разврата, дошли до парткома, и он чуть не лишился партбилета. Младшей дочери все сошло с рук. Она пригрозила родителям, что покончит с собой, и они не посмели ее воспитывать или наказывать. Крайней в этой истории оказалась Катя. Без родительской помощи она кое-как закончила институт. Экономила на всем, не шиковала, донашивала ту одежду, что осталась с лучших времен. Потом отец ее простил, и они уехали в Москву.

– Мы упустили из вида Нечаеву, – припомнил Виктор. – Долматов, как я помню, что-то дарил в первые дни знакомства.

– Марина была тенью Кати. Ей доставались объедки с царского стола. Разобравшись, что к чему, Долматов решил, что если кому и делать подарки, то только Кате, а остальные девушки и так обойдутся. Досталось ли Марине что-то после ареста Долматова, я не знаю, но их отношения вскоре испортились, и Нечаева стала избегать Дерябиных. Катька потом плевалась: «Ладно, я стала нищей, а отец-то мой что ей плохого сделал? Столько лет она у него с руки кормилась, а как только начались неприятности, тут же отвернулась от него».

За окном быстро стемнело. Под легкое вино беседа из допроса перетекла в воспоминания Осокиной о Буглееве и том шоке, который она испытала при общении с ним.

– Это был какой-то ужас! Буглеев потребовал рассказать все в подробностях. Когда я пыталась увильнуть, он начинал угрожать, что сообщит о моем поведении в комсомольскую организацию института. Я пыталась возразить, что мои ощущения не имеют отношения к делу, но Буглеев даже слушать не стал. Как закричит: «Здесь я решаю, что имеет отношение, а что – нет!» Когда я прочитала свой протокол допроса, то была готова сквозь землю провалиться. Буглеев в нем такого понаписал! Он от себя половину выдумал и заставил меня подписать.

– Ваши допросы, на мой взгляд, не фонтанируют эротикой. Вот у Нечаевой, у той – да!

– С нее все и началось! – воскликнула Осокина. – Он ее первой допрашивал, и она ему расписала, как да что, во всех подробностях. Буглееву это понравилось, и он начал от нас всех требовать таких же показаний. Он ненормальный, этот Буглеев. У него какой-то сдвиг на этой почве.

Она встала, прошла к холодильнику, проверила содержимое.

– Вы не откажетесь поужинать со мной?

– С удовольствием!

Ответил Воронов раньше, чем успел подумать: «Стоит ли?» Но урчащий желудок подсказал, что горячий ужин в обществе молодой женщины лучше, чем холодные вареные яйца с хлебом.

Виктор помог Осокиной почистить картошку. Валентина пожарила ее с салом, нарезала колбасу, хлеб, лук. Поставила на стол стопки.

– К такому ужину вино не подходит, – сказала она.

Воронов, помогая Осокиной накрыть на стол, уже заприметил в холодильнике запотевшую бутылку «Столичной». Отбросив условности, он достал водку, разлил по стопкам.

– Вам от начальства не попадет за запах? – спросила библиотекарша.

– Я должен отметиться в управлении только в 16.00 завтрашнего дня. Дежурный меня обнюхивать не будет, а своего босса я увижу только в понедельник.

– Тем лучше! – улыбнулась Валентина. – Мне тоже некуда спешить. Сын у родителей, подруга вернется только завтра… Что-то здесь жарко стало, вы не находите?

Осокина расстегнула верхнюю пуговку халата. Подняла стопку.

– За что выпьем? За знакомство? – спросила она.

– За Буглеева, который нас познакомил!

Они засмеялись и перешли на «ты».

14

Воронов и Осокина лежали в темноте на разобранном диване, заменявшем кровать. Было около 4.00. Жизнь за пределами комнаты замерла, даже хождения пьяной молодежи по коридору прекратились. Осокина рассказывала:

– Подруги начали выходить замуж. На меня стали косо посматривать: «А ты чего ждешь?» Внешность у меня, сам понимаешь, не как у Кати Дерябиной в молодости. Вот от кого мужчины столбенели, а я – так, серая мышка. Неприметная, невзрачная. Я не думала до окончания института выходить замуж, но познакомилась на вечеринке с парнем, который работал на авиаремонтном заводе инженером-наладчиком. Не пьет, матом не ругается, надежный, хозяйственный. Мои родители сразу приняли его, а я все чего-то ждала. Через несколько месяцев он сделал предложение и сказал, что как только мы распишемся, нам тут же от завода дадут комнату гостиничного типа. Я соблазнилась отдельным жильем и пошла в ЗАГС. Комнату нам дали. Я родила сына. В связи с пополнением семейства получили от завода двухкомнатную квартиру, прожили год, и муж изменился: стал выпивать, засматриваться на других женщин. Если был чем-то недоволен, мог и матом послать. Года полтора назад у него начались командировки на авиазавод в Комсомольск-на-Амуре. Из командировок он приезжал довольный, как мартовский кот. На меня неделями не смотрел. Я поняла, что пора расходиться. Но куда уйдешь, если мы не сможем разменять нашу «двушку» на две однокомнатные квартиры? Только на две гостинки, а это ни меня, ни его не устроит. Сейчас мои родители прорабатывают варианты, как бы нам разъехаться, а я… Если муж мне изменяет, то почему я должна верность хранить? Жить по принципу нагуляется – успокоится? Он, может, и успокоится, только я много лет ждать не собираюсь.

Осокина встала, не включая свет, прошла к кухонному столику, включила чайник.

– Эту комнату мы снимаем втроем, по очереди наводим порядок, закупаем продукты. Когда надо, я обзваниваю подруг и говорю, в какой день буду ждать гостей. Сына оставляю у матери. Она надеется, что кто-то из моих любовников возьмет меня замуж и станет хорошим отцом ребенку. Я не хочу ее разочаровывать и каждый раз придумываю новую историю, у которой должен быть хороший конец. Если бы ты сегодня не остался, то я бы спала одна, а матери рассказала бы завтра подходящую легенду о мужчине, готовом принять меня такой, какая я есть.

Она налила себе чай, села за стол.

– Ты все время молчишь…

– Ей-богу, не знаю, что говорить! У меня такой бурной биографии не было. Мне просто нечего рассказывать. Кстати, зря ты себя считаешь непривлекательной женщиной…

– Перестань! – оборвала его Осокина. – Все уже произошло, так что оставь комплименты при себе. Я знаю, как выглядела в институтские годы и как выгляжу сейчас. Хочешь расскажу Катькину теорию, на которую я сама повелась? Когда ее отец стал хорошо зарабатывать, Катя стала модно и дорого одеваться. В девятом классе у нее уже были финская дубленка и шотландский мохеровый шарф. Ты в курсе, сколько фирменный шотландский шарф стоил? Двести сорок рубликов! У моей мамы зарплата была вполовину меньше. Так