Об этом они еще не успели поговорить, а спросить она не решалась. Все разговоры вертелись вокруг собак, в остальное время они не говорили вовсе — были близки, любили, знакомились друг с другом через запахи, вкус и прикосновения. Он овладел ей чисто физически, как она мечтала когда-то, будучи подростком, но потом оставила всякую надежду. Сочла это дурацкой, розовой девичьей мечтой.

— Чем занимаюсь? Деньги зарабатываю.

— На чем?

— На акциях. Инвестиционные фонды. Покупка и продажа.

— Один? Сам по себе? Ты нигде не работаешь?

— Здесь работаю. В доме посреди леса.

Он работал брокером на какой-то банк много лет, крысиные бега, как он выразился, и в чем она не стала сомневаться. В то же время его все больше и больше занимали ездовые собаки, и постепенно два этих занятия становились мало совместимыми, потому что ему хотелось проводить с собаками все свое время. В какой-то момент он отправился домой и сдал все свои костюмы и рубашки в секонд-хенд, оставив себе только костюм от Хьюго Босса на случай чьих-нибудь похорон.

— Все теперь делается на компьютере. Поэтому я могу работать, где угодно. В избе китобоя на Шпицбергене, например.

— Но ведь для этого нужно много денег? Первоначальный капитал, и все такое?

— Да, но я его скопил. И сейчас действую осторожно. Разделяю поровну высокие и низкие риски. В последнее время чаще склоняюсь к высоким, честно говоря. Но все идет отлично, просто как по маслу.

Больше о работе он говорить не хотел. Закрыл дверь в кабинет и обнял ее, приподнял и поцеловал в шею под волосами, потом сказал, что надо растопить камин и предложил ей переночевать. Она согласилась, за домом проходила дорога, где она оставила свою машину, до работы она доберется за полчаса с небольшим.

Если бы только она могла полностью в это погрузиться, без всяких проблем. Не получалось. Мать создавала проблемы. Отец не создавал, но это было еще хуже, потому что звонить приходилось ей самой. Во всем этом было какое-то мученичество. Раньше он хоть иногда звонил просто поболтать, а теперь перестал. Будто хотел доказать, что прекрасно справляется сам, и, вот еще, будет он звонить и показывать, что нуждается в ней. На работе дел было по горло с курсами по дрессировке и клиникой. Как бы она хотела просто запереться с Кристером, выкинуть мобильник в туалет и всплыть на поверхность по весне.

— И еще, Сигурд. Ездить на собачьей упряжке очень здорово! Представь себе, они меня слушаются! Это как-то даже… опьяняет! А вокруг черный лес, открытые поля, и никаких звуков, только пыхтение собак и скрип снега под полозьями.

— Да уж, эти собаки никогда не станут нашими пациентами, — сказал он. — Такие люди зашивают собак сами, а если у собак возникают более серьезные увечья, не просто занозы и раны, тут же перед ними распахиваются ворота в вечные охотничьи угодья.

— Ты прав, да, отношение к собакам там другое, — призналась она.

Ездовые собаки — это рабочие собаки, хотя у Кристера было очень теплое отношение к каждой из них, судя по тому, что наблюдала Турюнн. Луна была любимой собакой, маленькая, резвая, Луна бежала перед стаей, в которой все были крупнее. И если в рядах начинался малейший беспорядок, она оборачивалась и лаяла какие-то собачьи ругательства, как казалось со стороны. Как-то раз, когда Турюнн каталась на упряжке, два кобеля начали драться.

— Ну-ну, — сказал Кристер и скомандовал остановиться. Он не стал разнимать собак, просто пробежал мимо и отстегнул Луну из упряжи. Словно белый вихрь, бросилась она между дерущимися, огрызаясь в обе стороны, чуть не встала на задние лапы, толкая передними обоих драчунов. Они мгновенно прекратили драку, притихли, и Луна завершила воспитательную работу, прикусив каждого за ухом, сначала одного, потом второго, при этом яростно ворча. Кобели заскулили, как щенки.

— Она их поранила? — выкрикнула Турюнн.

— Да она едва их коснулась, они скулят, просто признавая свое поражение.

Когда драка была закончена, остальные собаки тоже легли на снег, и Турюнн чуть ли не увидела, как у них за спиной вырастают крылья. Луну снова пристегнули, после чего она энергично встряхнулась, фыркнула, довольная собой, и несколько раз коротко взглянула через плечо.

— Золотая собака, — сказал Кристер и засмеялся, потом снова тронул сани, прокричав: — Хэй-я!

Но сегодня она с ним не увидится, она собиралась к матери. Поэтому сидела и убивала время в комнате для отдыха вместе с Сигурдом. Сигурд женат и отец четверых детей, что он может понимать во влюбленности. Наконец-то позвонила мама и спросила, куда она подевалась.

— Я уже еду, застряла тут ненадолго. Купить чего-нибудь по дороге?

— Чего?

— Не знаю. Чего-нибудь вкусненького? Что ты хочешь? — спросила Турюнн.

Мама ничего не хотела.

Она открыла дверь, облаченная в белую шелковую пижаму.

— Привет, дружок! — сказала она и коротко обняла Турюнн, потом развернулась и зашаркала из прихожей.

— Ты лежала?

— Нет. Просто еще не оделась.

— Боже мой, мама! Времени девять часов вечера!

— Ну, значит, уже поздно одеваться. Все равно через несколько часов ложиться.

— Так не годится, мама, просто никуда не годится.

— Только не надо мне говорить, что годится, а что — нет. Ты еще и минуты здесь не провела. Давай, сними для начала куртку, а потом уже обрушивайся на меня со своей жизненной мудростью.

— Если ты будешь злиться, я уеду. Вообще-то я ужасно устала.

Она могла бы поехать к Кристеру, удивить его, купить пиццу и чипсы. Мать остановилась посреди комнаты, поднесла руки к лицу и громко зарыдала.

— Прости, прости дружочек! Я знаю, ты мне только добра желаешь!

Ну вот, началось, теперь она будет утешать маму, хотя обидели-то Турюнн. Она поспешила войти в комнату и притянула мать к себе.

— Ну-ну, мама, не плачь. Тебе надо больше выходить в свет. Нельзя сидеть дома, может, скатаемся в Копенгаген? Эрленд так нас звал. Обеих. Я могу отпроситься с работы на пару дней.

— Может быть… Хотя он из семьи Несхов, проклятая компашка. Но, кажется, этот Эрленд очень жизнерадостен.

— Да, мама! Ты его полюбишь! И он знает все хорошие магазины, где стоит делать покупки!

— Делать покупки… На что? Если задуматься, у меня даже нет денег на поездку.

Турюнн отпустила ее, села в кресло, сняла куртку и бросила на пол рядом.

— Гюннар не собирался тебя разорить, — сказала она.

Мать вытерла слезы резким движением и приняла трагическую позу, сложив руки на груди.

— Он же не может содержать меня всю оставшуюся жизнь. А я не работала с тех пор, как с ним познакомилась, Турюнн. Что случилось, как ты знаешь, очень много лет назад. И, как ты тоже знаешь, у меня нет никакого образования. Он хочет, чтобы я продала дом.