Троелико искушался Израиль в пустыне. Троеобразно испытывались святые апостолы. И после Воскресения без исключения все: люди, семьи, города, государства, церкви. Не могли не искушаться, если Сам Богочеловек искушения не избегнул.

Троелико искушение потому, что, грубо говоря, из трех частей состоит человек и человечество. Замечательный ученый и природный философ, психофизиолог Павел Симонов (тоже, кстати, поклонник вашей, Иван Федорович, поэмы) называет эти части тремя группами потребностей: биологическими (или витальными), социальными и духовными (или идеальными). Я их для более удобного приложения к обществам, странам и церквям назвал бы экономическими, социально-политическими и гностическими (то есть потребностями познания). Смею утверждать, что именно эти группы потребностей, эти три составляющие человеческой личности и испытывались в сорокадневье евангельского искушения; причем в той последовательности, в которой они перечислены у Симонова. Или у апостола Луки.

Нет, я не против последовательности апостола Матфея и мнений большинства толкователей, ее придерживающихся. Но думается мне, что оба апостола рисуют одну и ту же картину как бы под различными углами зрения. Дьявол – и тут все толкователи сходятся – искушает Иисуса как бы по возрастающей. Но у Луки мы словно поднимаемся по онтологической лестнице человеческой личности. А у Матфея – по лестнице эмоциональной тяжести искушения и не для отдельной личности, а как бы для большинства человеческих существ. Допускаю, что для большинства людей политические потребности (подчинения или господства) самые сильные и мучительные. С этой точки зрения Матфей прав, хронологически делая искушение властью последним. Но для богословов, философов, ученых и художников храмовое, гностическое искушение сильнее будет, чем искушение властью. Доказать свое интеллектуальное превосходство над другими умами и над природой; полетом творческого воображения преодолеть время и пространство, сотворить новые образы, доныне не существовавшие в людском представлении; силой своей святости и мощью богопознания воспарить над земным храмом к храму небесному, – это ли не пик искусительный для всех, с позволения сказать, разнообразных родов интеллектуального войска. И именно с храма сигануть, то есть попытаться воспарить, с храма непременно, так как с других возвышенных точек (дворцов, башен, небоскребов и даже гор) не так духозахватывающе, не так дерзновенно-самоутвердительно, не так… вот-вот, не так сатанински! Лука это знал, ведь он был не только богословом и священнослужителем, но также ученым (врачом) и художником. Не палестинская топография, а топография души его и жизненного пути, полагаю, подсказали Луке именно так расположить искушения: экономическое сперва, затем социально-политическое и лишь затем, как венец всем трем испытаниям, – храмовое, гностическое.

Впрочем, и на палестинской карте эти три искушения вполне можно, так сказать, привязать к местности. Иордан, впадающий в Мёртвое море, – нулевая отметка. Затем первая станция, Иудейская пустыня: там много возвышенностей и много камней, по виду своему похожих на хлебы. Выше и следом – гора Сион: там некогда был дворец Соломона, а затем великолепный дворец Ирода. И третья – гора Мориа: место иерусалимского храма. Вот станции (или стадии, вершины, стоянки, «макамы», как говорят суфии), на которые последовательно восходил Иисус, преодолевая искушение за искушением.

Видятся мне теперь на трех из этих гор по искусителю. На храмовой горе прозреваю Люцифера, на дворцовой – Веельзевула, на хлебной – Асмодея, а в Мертвом море угадываю страшные очертания гигантского змея Левиафана. Это, так сказать, олицетворения искушений. Они нам пригодятся, если мы попытаемся проследить, каким образом и какими путями происходит человеческое нисхождение, а лучше сказать, низвержение; как низвергаются люди, народы, церковные иерархии, искушений и испытаний не выдерживающие.

Помните, ваш Инквизитор говорит: «В этих трех вопросах (то есть искушениях – Ю. В.) как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая история человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы на земле». Вот я и предлагаю вам, Иван Федорович, проследить путь исторический… Но сперва придется, наверное, определить самое общее правило движения.

Горы эти – Хлебная, Властная и Тайная – последовательно преодолевались не только Иисусом, но и человечеством. И если мы взглянем на ветхозаветную, например, историю, то увидим следующую картину: Моисею удалось преодолеть лишь гору Хлебную. Вернее, сам Моисей и до Тайной горы добрался, но Моисеева эпоха, народ, за Моисеем шедший, на Хлебной горе остановились, ибо прежде всего искали «земли, где текут молоко и мед». На Дворцовой горе или на горе Власти история утвердилась лишь с эпохой Давида. И только пророки достигли горы Тайны: Бог есть любовь, не жертвы хочу, но милости, – вот что там им открылось. Но далее ни сами пророки, ни тем более человечество эпохи пророческой не продвинулись, на Крестную гору не восходили; и лишь самые боговдохновенные умы предчувствовали, что такая гора есть, что к ней весь путь человеческий должен быть устремлен и что некогда родится Тот, Который на гору эту взойдет и спасет тех, кто не взошел и пока взойти не мог.

Две тысячи лет назад на нее взошел Иисус Христос, Спаситель и Искупитель. И вот, если до Него религиозное движение текло в общем-то вверх, то после Него обозначились два направления: вверх за Христом в направлении богочеловечества, но также и вниз – от Христа и как бы назад в историческое прошлое. Это очень важно осознать, что поддающиеся искушению различных темных начал не только совершают нравственное падение, но и в историческом отношении как бы сползают вниз. И это, заметьте, при неуклонном, как считают, научно-техническом прогрессе.

Несколько путей ведут вниз. Я обозначу лишь два из них. Один путь – условно назову его Восточным – в сущности, уже знакомый нам ветхозаветный путь, только при обратном чередовании гор и стоянок. Другой же – назову его опять-таки приблизительно Западным – сперва ведет на север, в Малую Азию, а там, вступая в Европу, разветвляется на несколько просек или проспектов. Там тоже горы, одна ниже другой, но демоны, на этих горах искушающие, имеют свои собственные имена, и хотя это все те же Люцифер, Веельзевул и Асмодей, но на греческом проспекте их чаще именуют, скажем, Прометеем, Аполлоном, Дионисом, на римском – Юпитером, Марсом и Вакхом, а на германо-скандинавском – Одином, Тором и… ну, скажем, Бальдром, хотя Бальдр для «хлебного» искусителя, на мой взгляд, чересчур уж романтично и поэтично.

Когда-то эти древние языческие боги были и вправду хороши, ибо помогали человечеству восходить. Но после Христа они должны были утратить свою власть над человеческим религиозным сознанием: преобразились ли они в ангелов, примкнув к светлому Христову воинству, или с самого начала только ангелами были и лишь человек по невежеству своему принимал их за богов, – сие есть тайна, и мне в нее не проникнуть. Но после воплощения Христа они, безусловно, утратили свою возводящую силу, стали скорее фантомами, чем духами, и в каком бы обличье они нам теперь ни являлись, суть все те же три горных искусителя, а именно: Люцифер, от Тайны отвращающий и тщащийся подменить ее миражем; Веельзевул, вместо авторитета любви предлагающий насилие и хлыст и все человечество норовящий превратить в муравейник (недаром один из переводов его имени означает «Повелитель мух», то есть тот, кто из человека хочет сделать послушное насекомое) и Асмодей, вместо хлебов подсовывающий камни и вместо чуда – фокус. Так что получается, что путь вниз один и лишь в зависимости от национальных проспектов притоны греха разные носят названия.