– Я пока не успела об этом подумать, – непроизвольно прижав руку к животу, растерянно призналась Арина.

– А я вот сразу об этом подумала, – все улыбалась ей бабуля. – Ты представляешь, какой замечательный малыш у тебя родится от такого умного, сильного духом, здорового во всех отношениях, интересного и привлекательного мужчины.

– Я не скажу ему о ребенке, ба, – сообщила Арина.

– И не надо, – поддержала ее в этом решении бабушка. – Этот этап его и твоей жизни закончен, и каждый должен идти дальше своим путем.

– И ты не станешь меня убеждать, что отец обязан знать о ребенке и все такое, что он сможет ему многое дать? – подивилась Арина.

– Нет, не стану. Отчего-то мне кажется, что лучше Виктору Олеговичу о нем не знать. И незачем нашего ребенка подвергать ненависти со стороны его жены и детей. Эти жены богатых мужей способны на небывалые гадости, охраняя свое благополучие. Не припечет тяжелая ситуация, так и не скажем. Сами поднимем.

– Спасибо тебе, бабуля, – прошептала Арина, собираясь снова заплакать.

– Ну-ну, – поспешила остановить новые слезы Арина Григорьевна, – вот плакать завязывай, это вредно для ребенка. И вообще начинай в первую очередь заботиться о нем. А то удумала тут драмы разводить.

– Не буду драмы разводить, – усмехнулась Арина.

А Анна Григорьевна, придвинувшись к ней поближе, сказала проникновенным голосом:

– У вас был ослепительный, великолепный и необычайно красивый роман. Но запомни, детка, на всю жизнь: пошлость убивает красоту, а появление жены и детей, наличие которых скрывалось, – это уже совершеннейшая пошлость. Отпусти, прости, сохрани в душе благодарность этому человеку и красоту того, что у вас с ним было, и давай жить дальше. У нас новый этап в жизни. Замечательный этап. – Она выпрямилась и весело подмигнула внучке: – Может, вся эта твоя страсть-мордасть несусветная только и нужна была для того, чтобы ты родила этого малыша. Кто знает, у Господа свои резоны.

Никто не знает, вот уж точно.

Через три дня Арину отпустили домой, предписав еще неделю соблюдать постельный режим и продолжить амбулаторное лечение.

Она знала, что Виктору провели удачную операцию, наложили несколько гипсов, и он лежит в такой же вип-палате, но в другом отделении больницы. Она его не видела, несколько раз он звонил и присылал сообщения, но Арина не ответила ни на звонок, ни на СМС.

Зачем?

Она чувствовала странное состояние какого-то внутреннего освобождения, что ли, некой появившейся легкости, свободы, сродни тому, что пережила и испытала после того своего памятного психологического срыва в четырнадцать лет, после звонка мамы. И хоть и жалела о потере столь ярких чувств, эмоций, страстей, но уже как-то так… отстраненно, со светлой грустью, как дождливой осенью грустим мы по ушедшему звонкому счастливому лету, тихонько вздыхая, вспоминая, как же здорово было в нем.

Прямо из больницы они с Анной Григорьевной отправились на Сретенку.

В нахлынувшей вдруг печали Арина медленно обошла шикарную квартиру, свидетельницу ее страстной влюбленности и праздника жизни с Виктором.

Она никогда не чувствовала эту квартиру своей, а себя в ней – чем-то органичным. Они не совпадали никак – врожденная утонченность вкуса Арины и крикливая, вычурная роскошь этого жилища. И если все это не имело значения и даже подчеркивало своей броской, кичливой роскошью их страсть, когда Виктор находился здесь вместе с ней, то, оставаясь одна, Арина словно чувствовала, как эта квартира не принимает ее, отторгает.

Так что и жалеть не о чем, выдохнула Арина.

Она разложила по ювелирным коробочкам все драгоценности, подаренные Виктором, и убрала их в сейф, которым пользовались они оба.

С помощью бабули сложила в чемодан все свое нижнее белье, пижамки и пеньюары, резонно рассудив, что все равно вряд ли кто-то, кроме нее, будет им пользоваться, наряды, которые покупала сама, некоторые вещи, что приобретал для нее Виктор, невысокой стоимости, но из разряда любимых, которые часто носила. Оставила висеть гордым рядом в шкафу в специальных чехлах шубы, соболиную накидку и все шикарные дорогие наряды известных домов, и авторские платья. Не тронув, оставила стоять в гардеробе на своих местах эксклюзивные сумки и обувь, взяв только каждодневную, которую носила постоянно.

Вот и все. Нет, еще кое-какие милые вещицы, не имеющие большой цены, но памятные и связанные с лучшими моментами и воспоминаниями, все фотографии в рамках, на которых она была запечатлена одна или с Виктором. Мало ли, вдруг жена сюда нагрянет. И если Краст еще как-то сможет отговориться от женских вещей, придумает какую-нибудь правдивую версию, то фотографии – это уже конкретный попадос.

Вот теперь точно все.

Виктор больше не звонил и не писал СМС, не настаивал на встрече, но Арина прекрасно понимала, что все равно не удастся избежать разговора – не тот это мужчина, который позволит просто так игнорировать себя кому бы то ни было.

И, разумеется, этот разговор состоялся.

Через пару месяцев после ее выписки из больницы Виктор пришел к ним домой без всякого предупреждения.

– Привет, – открыв ему дверь, доброжелательно поздоровалась Арина.

– Здравствуй, – произнес он немного уставшим голосом.

– Проходи, – пригласила его Арина.

– Я хочу пригласить тебя в ресторан. Нам надо поговорить в спокойной обстановке.

– Более спокойной обстановки ты вряд ли где-то найдешь, – уверила его Арина, – бабушка у своего ученика, и нам никто не помешает общаться. А я угощу тебя чаем того самого сорта, который ты любишь, и своим фирменным пирогом.

– Почему я никогда не пробовал? – поинтересовался Краст, переступая порог.

– Ты не хотел домашности, – объяснила Арина, чуть пожав плечами.

– Спасибо, что подыграла мне тогда в палате, – произнес Виктор, когда Арина поставила перед ним чашку с чаем и тарелку с щедрым куском еще теплого пирога.

– Пожалуйста, – без какого-либо подтекста ответила она.

– Сильно переживала? – спросил Виктор.

Взял десертную ложку, ловко отломил от пирога кусочек, отправил в рот и запил глотком чая.

– Ум-м-м, слушай, это очень вкусно. Зря ты мне его не делала.

– Наверное, зря, – согласилась Арина и ответила на его предыдущий вопрос: – Да, сильно переживала. Плакала, чувствовала себя обманутой и преданной. Было больно.

Помолчали. Он ел пирог с откровенным, подчеркнутым удовольствием, еще и мычал показательно, и запивал его чаем, а она смотрела на это.

И оба понимали, что они так прощаются, скорее всего, навсегда.

– Я могу что-то сделать для тебя? – спросил Виктор, отодвигая пустую тарелку.

– Да, – кивнула Арина. – Объясни, только честно и искренне, зачем ты меня обманул. Ты же прекрасно понимаешь, я так страстно была в тебя влюблена и испытывала такую неистовую тягу к тебе, что никакой факт наличия у тебя семьи меня бы тогда не остановил.