— Вот и умничка, — рыжая закрутила иглой петлю и закончила узор толстым узлом. Маленький кончик красной нитки так и остался на грубой льняной тряпице.

Мила огляделась по сторонам, она всё ещё в доме. Рыжая сидит за столом и аккуратно складывает вышивку в деревянную шкатулку. Там в квартире, за которой она наблюдала из окна, её тело перекладывали на носилки. Отец уже не выглядит таким удручённым, в его глазах теплилась надежда.

— Почему я ещё здесь? Разве я не должна была вернуться в своё тело? — Мелана удивлённо уставилась на рыжую.

— Ух, какая быстрая, — улыбнулась та. — Время ещё не пришло. Пока со мной побудешь, а там и в тело вернёшься.

— А разве так можно?

— Всё можно, если знать как. Вот скажи мне, разве можно было себя резать? — хитрый прищур зелёных глаз внимательно наблюдал за Милкой. — Увидела? Поняла? Самоубийство — это грех большой, нет от него спасения, одна маята.

— Накладывать на людей проклятие тоже грех, — парировала Милка.

— Прыткая, палец в рот не клади, — засмеялась рыжая, тряхнув кудрями. — Грех признаю, немало за него уже вынесла. Покоя до сих пор нет. А хочешь я тебе расскажу, как дело было.

— Хочу, — согласилась Милка.

— Ну тогда слушай, всё что говорить буду, всё правда. Можешь даже не сомневаться, мне уже врать незачем.

Рыжая начала свой рассказ:

"Ведьмин дар мне от бабушки достался, но знаешь, радости от этого я не испытала, совсем. Как у вас сейчас я не знаю, а раньше ведьм гнали. Почему я в лес ушла? Потому что в деревне житья не было. Не делала я никому гадостей, жила свою жизнь тихо, да тем, кто обращался, помогала. А люди начали мне грехи приписывать, сочинять про меня истории, за все несчастья на меня ответственность перекладывать.

Я не выдержала и ушла в ельник. Нашла там поляну подходящую, да мужиков дурманом заманила. Они мне дом да печь сложили, я их и отпустила. Сначала жила горя не знала, бабкины навыки помогали, в лесу себя хозяйкой чувствовала, а потом затосковала. Перемолвиться не с кем, одна да одна. Задумала себе дочку родить. Дашеньку. Чтобы росла кровиночка, да маму радовала.

Родила, растила, радовалась. Да только не уберегла своё дитятко. Сколь не запрещала я ей, а она всё равно в деревню ходила. А там у неё любовь приключилась. И нашла то себе одинокого мальчишку, пастушонка местного. На него никто из деревенских не претендовал. Ни красавец, не умен, не богат. А Дарья с ним расцвела, косы распускать стала, сарафаны вышивала, прихорашивалась подолгу.

Я конечно от этой любви не в восторге была, но, понимая, что ничего лучше не найти моей девоньке, чем могла, помогала. Благо им творила, берегла их любовь.

А потом Дашуля мне призналась, что беременна. Крепко мы тогда задумались, отпускать её в деревню за мужем — заклюют девку там. Оставлять пастуха в лесу — вся деревня узнает, что он с ведьминой дочкой поженился, и работы лишится. Что делать. Решили всё в тайне держать. Пастух мне пообещал верность хранить, дочь не бросать. Я тоже в свою очередь помудровала немножечко, чтобы наверняка было. Ну и стали мы жить спокойно дальше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Время шло, у Даши уж больше полсрока прошло, живот наметился, а тут эта…

Что уж ей в голову взбрело, какая дурь напала, неизвестно. Наговорила она моей доченьке, про связь их с пастухом. Про беременность свою. Про любовь их горячую. А моя и поверила… Конечно, если б жили вместе, ничего бы и не было, а так…

Я в тот день полынь готовила, занята была, не следила за Дашкой. А уж вечером, как не вернулась она домой, я тревогу забила, искать отправилась. Нашла. Да только поздно уже было. Утопилась.

Ох какая меня ярость взяла. Такая, что зубы скрипели, мозг туманило, ничего соображать не могла, кричала, металась, рвала и проклинала. Пастуху порчу на смерть наслала, в деревню мор на скотину отправила. Но мысли о мести не утихали. Искала я причину, прощупывала всех вокруг, пока до самой дочки старосты не добралась. Тут и увидела всё её глазами. Поняла, кто в смерти моей дочери виновен.

Долго я её выслеживала, а как добралась, то прокляла её до седьмого колена. Муки ей наслала, и всем дочерям её, и внучкам, и правнучкам. Ритуал сделала, ножом идолов вытачивала. Сделала дело. Успокоилась немного.

А деревенские сопоставили мор скотины и смерть пастуха, да дочка старосты им про его связь с ведьминой дочкой рассказала. Нашли меня. Припёрли к стене и кол осиновый прямо в сердце забили. Даже со стены не сняли, так и висела я колом к стене пригвожденная. Вот такая история…"

Рыжая замолчала и посмотрела на свою юную копию. А Мила сидела на деревянной скамье и будто всё рассказанное своими глазами видела. Странное ощущение было внутри, двоякое. Вроде как и обидно за свой род, а вроде и ведьму жалко. Примерив ситуацию на себя, девушка удостоверилась, что поступила бы точно так же. Ну, может быть мор бы не насылала, но в гневе мы все немного рассудок теряем, так что тут тоже не точно.

— И что дальше? — Мелана чувствовала недосказанность.

— Дальше твоя мать вмешалась, совершенно случайно ей на вокзале ляпнула цыганка, что смерть за ней ходит. Вот она и начала по бабкам ходить, чтобы в живых остаться. А тут ей Марфа подвернулась. Сильная она была. Решила матери твоей помочь, чтобы замену себе проще было найти. Да только она не сразу поняла, что от меня так просто не отвертеться. Перед самыми родами только догадалась, что так и не сняла проклятие до конца. Но было уже поздно. Её дар тоже очень древний, только она похитрей меня была. Жила в деревне и деревенских приваживала, кружева им плела, чтобы те её в худом не заподозрили.

— Какие кружева? — вспыхнула Милка, вспомнив, чему её бабуля учила.

— Всё правильно ты поняла, именно те, которые и ты недавно в деревне по углам да полкам развешивала. Силы такое колдовство почти не отнимает, а люди к нему привыкают, плохо им без него становится, зависимость образуется. Вот люди