«Мстислав Всеволодович обладал ярким талантом, большой выдержкой и огромной работоспособностью, был предан делу, – говорил нобелевский лауреат академик В.Л. Гинзбург. – С этим, вероятно, все согласятся. Отнюдь не из стремления к оригинальности позволю себе заметить также, что мне, со стороны, Мстислав Всеволодович казался не очень-то счастливым человеком и, даже более того, в какой-то мере трагической фигурой. Быть может, такое впечатление обусловлено тем, что, хотя я и видел иногда Мстислава Всеволодовича смеющимся и веселым, гораздо чаще он бывал мрачным и, как мне казалось, грустным…»

Мне кажется, что такое представление о Келдыше ошибочное. Академию наук он возглавил в очень трудные времена: шла неистовая гонка вооружений, начинался прорыв в космос, разгоралась борьба с «лысенковщиной», в ЦК КПСС старались использовать Академию в идеологических целях, так как только у нее был высочайший авторитет в мире, и многое другое, что в первую очередь ложилось на плечи президента. И, конечно же, правозащитная деятельность А.Д. Сахарова – его защита легла на плечи Келдыша и Академии…

Так уж случилось, но работа в «Комсомольской правде», а затем и в «Правде», помогла мне увидеть академика Келдыша в «нестандартных ситуациях», и это было для меня открытием Человека, доброго, заботливого, подчас даже сентиментального. И Мстислав Всеволодович стал для меня очень близким, тем более что его участие в моей личной судьбе стало решающим, и естественно, я никогда не забывал об этом и не забуду.

Итак, несколько эпизодов из жизни Келдыша, как принято говорить в писательской среде – «материалы к биографии ученого». Они рождались и в воспоминаниях его коллег, близких и соратников, а также в собственных встречах и беседах с ним. Открылись и секретные архивы, в них мне встретились любопытные материалы, которые стали откровением даже для тех, кто был с М.В. Келдышем рядом всю жизнь.

Я долго искал образ, который смог бы выразить отношение Келдыша к науке. И объяснить, почему он стал служить именно ей.

Однажды он сказал о научном открытии и чувствах, которые испытывает человек, сделавший его: «Это напоминает мне Грига. Он шел полем и услышал, как простая деревенская девушка поет песню на его мелодию. И он понял, что его музыка стала частью ее души… Его творение вошло в народную душу… Вот такая радость овладевает и исследователем, когда он видит, что его открытие преобразует жизнь».

Келдыш знал и любил музыку, увлекался живописью (нет, не писал сам, а собирал репродукции и фотографии картин), бывал в театрах, хорошо знал литературу.

В мае 1961 года М.В. Келдыш стал президентом Академии наук СССР. Мы, журналисты «Комсомолки», отчасти по наивности, но скорее по присущему молодости нахальству, решили, что пора «открыть» Келдыша, снять с него налет секретности – ведь мы хорошо знали, что «Теоретик Космонавтики» – это как раз Мстислав Всеволодович, или «М.В», как называли мы его между собой.

Вместе с Ярославом Головановым мы отправились к его отцу, генералу и академику-строителю. Жил он рядом с Пушкинским музеем, занимал полуподвал дома, что нас удивило: все-таки отец президента Академии, можно квартиру и повыше предоставить! Мы попросили рассказать что-то «особенное» о сыне – не случайно же он стал президентом Академии?!

– Я не знал, что это произойдет, – улыбнулся Всеволод Михайлович. – Мстислав был пятым ребенком в семье. Рос, как все. Единственное, что могу сказать, – он пошел своим путем, строителем не стал…

Потом мы пили чай, разговаривали о прошлом семьи, о ситуации в стране, о первых космических полетах.

Вдруг Всеволод Михайлович обратился ко мне:

– Правильно, что вы его раскритиковали! Это всегда полезно делать вне зависимости от того, какой пост занимает человек. А Мстислав, я уверен, реагировал на критику правильно…

Мне оставалось только покраснеть и утвердительно кивнуть. Действительно, сын его среагировал на мою заметку, опубликованную в газете, быстро и неожиданно.

Речь шла об Институте мерзлотоведения.

Н.С. Хрущев, как известно, человеком был решительным. Идей у него много, и он старался реализовывать их быстро, не очень-то считаясь с ситуацией. Одна из идей – переселить ученых из Москвы поближе к «объектам их исследований». Есть Институт мерзлотоведения? Отправить его в Якутск! Именно такое распоряжение главы государства получил только что избранный президент Академии наук. Келдыш начал его выполнять…

В «Комсомольскую правду» написали коллективное письмо специалисты по мерзлотоведению. Их было более 80 человек, и они убедительно показали, что такое решение ошибочно – погибнет одна из лучших научных школ.

Письмо мы напечатали, а я написал короткий комментарий, смысл которого был в том, что молодой президент не является специалистом в этой области, а потому допустил ошибку… Каково же было мое удивление, когда в тот же день Келдыш позвонил в редакцию и попросил меня приехать к нему побеседовать. И вот совсем молодой журналист сидит за столом с президентом Академии наук, попивает с ним чай, который был тут же любезно предложен, и выслушивает объяснения М.В., почему он считает верным перевод института в Якутск… Я с чем-то не соглашался, спорил, говорил какие-то глупости, но прославленный ученый терпеливо и обстоятельно объяснял свою позицию.

Потом мы при встречах вспоминали ту первую беседу, потому что Наталья Леонидовна Тимофеева – бессменный помощник Келдыша в Академии – сказала, что Мстислав Всеволодович очень болезненно воспринял первую публичную критику в свой адрес и помнил много лет. Насколько я знаю, это был единственный случай, когда Келдыш уступил нажиму ЦК… Позже он сражался с «ведомством Суслова» бескомпромиссно, и это, безусловно, стоило ему многих лет жизни. А меня в президиуме Академии называли «мерзлотоведом», и честно признаюсь, мне слышать это приятно.

Очерк о «Теоретике Космонавтики» так и не увидел свет в то время. Голованов пытался добиться разрешения по публикации «на самом верху». Но оттуда пришло твердое «нет». Позже объяснили: нельзя работу академика Келдыша сводить только к космическим и ракетным исследованиям, мол, вклад его в науку намного шире и важнее…