— Ты хочешь сказать...

— Тише, болван, не ори. Да это о ней говорит пророчество, неужели ты ничего не понял?

— Не верится мне что-то...

— Сам посуди, там как сказано?

— Как?

— Цитирую для глупцов: «Дитя наивное, одежд не носящее, убивает всех, кто на его пути встанет, не по злобе, а по натуре своей, и средств не выбирает... но может и пощадить кого, ежели надобность в том увидит...» Забыл, что дальше. Сам прочти снова.

— Может, ты и прав, брат.

— Прав, прав, и мы станем богатыми, если присоединимся к ней.

— А коробочку помнишь, Нафи?

— Ну.

— Ты сам пытался ее открыть...

— Как и все мы, но открыть-то ее невозможно...

— А она ее открыла, сечешь?

— Откуда ты знаешь?

— Сам проверил, наверху валялась, пустая...

— Да ты что!

— Правду говорю, она это. Нутром чую...

— Решено, братья, идем на Мерзидоха. И пусть нам сопутствует удача...

Я с интересом выслушала беседу братьев и призадумалась — может, и мне почитать пророчество? Оно же тут, рядом, руку протяни, только желание отсутствовало.

Орки разбрелись по залу и молча осматривали оружие. Достали ятаганы и дротики, Нафи протянул мне перевязь с дюжиной метательных ножей.

— Те самые, мы их почистили и наточили, думаем, пригодятся.

— О! Благодарю. — Я слегка изумилась.

Просканировав металлоискателем окрестности, я быстро нашла железный футляр от стилета. Он спокойненько лежал в ящике стола. Естественно, я его тут же извлекла. Открыт. Я захлопнула крышку, она снова открылась. Тогда я сняла стилет с цепочки и положила его внутрь на бархат. Крышка сама собой опустилась. Арс с любопытством наблюдал за моими экспериментами, братцы тоже подошли поглазеть. Я открыла футляр без всякого усилия, но стоило отпустить крышку, как она захлопнулась. Почесав затылок, я протянула ее Арсу.

— Попробуй открыть, — попросила я.

Мой подопечный честно пытался — ничего не получилось. Футляр взял один из братьев, результат оказался тот же. Тогда я снова открыла футляр и, удерживая крышку, спросила:

— Так, может, оставить его тут? Пусть Мерзидох удавится.

— Нет, нельзя, — Арс покачал головой, — вдруг колдун найдет способ открыть коробочку?

— Конечно, ты прав, — согласилась я.

— Прав — не прав, но такую возможность исключать нельзя. — Он извлек стилет и повесил его обратно мне на шею. — Принесем его колдуну, как и планировали.

— Хорошо, — кивнула я, отдала футляр орку, кажется, Нафи, и спросила: — Парни, а где Гром откопал его?

— Пару лет назад, — принялся рассказывать Нафи, — появился в подземном городе один гном...

— Нет, не гном, он был орком из пустыни, — поправил его другой орк.

— Нет, вы оба не правы, это был человек, — вмешался третий брат.

— Стоп, стоп, — я прервала возможную перепалку по поводу расы гномооркочеловека, — оставьте это, важна суть. Дальше рассказывай, Нафи.

— Я и говорю, — орк исподлобья посмотрел на братьев, — появился один... субъект, многие его считали святым...

— Так он и был святой! — горячо выкрикнул его брат. — Самый что ни на есть.

— А я что, против? — набычился Нафи.

— Мужики, хватит препираться, — вмешался Арс, — говорите суть.

— Тогда я закончу, если нет возражений, — произнес Нафи, окинув всех взглядом.

Возражений не последовало, и он продолжил:

— Гром частенько беседовал с ним, как бы благоволил святому, помогал ему деньгами, втирался в доверие. Часто они сюда приходили, что-то искали... Но месяц назад святой исчез, а у Грома появился вот этот железный футляр, который он безуспешно пытался открыть, даже гномов приглашал.

— Куда делся ваш святой? — спросила я, уже догадываясь, что дело тут нечисто.

— Убил он его, — хмуро сообщил один из братьев, — задушил, прямо в этом зале, а тело закопал в дальнем коридоре, куда никто не заходит.

Все замолчали — убийство святого человека (пусть гнома, орка, гоблина — все едино) никому не по душе. А я отметила, что о его пророчествах орки не упоминают, ну и ладно, я спрашивать не буду, хотя и интересно, что там про меня написано, посчитала неэтичным узнавать о самой себе.

Орк продолжал крутить в руках футляр, а мне пришла в голову интересная мысль, которую я и принялась осуществлять. Я подошла к серванту, мужчины с любопытством следили за моими действиями, и, выдвинув ящик со столовыми приборами, открыла третий глаз. Уверенность, что там есть что-то необычное, оправдалась, и я увидела сверкающую слабой магией вилку. Кто бы мог подумать?

— Дай мне футляр, — попросила я орка.

Он подошел и протянул мне железную коробочку. Я для чистоты эксперимента положила в нее обычный столовый нож, попробовала закрыть — фигушки, не получилось. Тогда я взяла волшебную вилку, на вид такую обычную, медную, с зеленоватым налетом. Но стоило ей оказаться в руках, как тут же у меня проснулось неуместное желание перекусить хоть чем-нибудь. Я поднесла вилку к глазам и... оказывается, не все способности меня покинули...

Восемь серых, пыльных шатров тесно прижались друг к другу, отгораживаясь от необъятной, плоской, как стол, степи. Невдалеке пасся табун. Лошадей стерегли большие черные псы, которые вроде бы лениво поглядывали по сторонам, а на деле высматривали — не подбираются ли степные волки или львы. Один шатер располагался чуть в стороне — это было жилище шамана.

Немолодая женщина медленно шла, шурша пожухлой травой, выжженной беспощадным южным солнцем и высушенной ветрами. Заходящее солнце слепило ее, больные глаза слезились от налетавшего ветра. Не дойдя до шатра шамана, женщина опустилась на колени и отдала земной поклон.

— Великий, — произнесла она хрипло, — он опять ничего не ест. Твои снадобья не помогают.

Полог шатра откинулся, сморщенный от прожитых лет старик высунул почти лысую голову.

— Скверно... — Скрип его голоса испугал бы и ворона и стервятника.

— Помоги, Великий, — женщина с мольбой и болью посмотрела на старика. — Я все отдам, лишь бы Мансик начал кушать.

— Принеси мне ложку. — Шаман обратил лицо к покрасневшему солнцу и добавил: — Металлическую.

Полог опустился, из шатра послышалось ворчанье шамана. Женщина заплакала, уж она-то знала, что ложки у всех в стойбище деревянные, других нет.

Тихое всхлипывание привлекло внимание шамана, он опять высунул голову.

— Иди к одноногому Хрумну, — посоветовал старик, — может, у него что осталось от былых грабежей.