Глаза цвета ириса она унаследовала от Симки Галичанки вместе со способностью находить целебные травы. Совершенно белые, поседевшие волосы появились, видимо, в результате чего-то настолько страшного, что она никогда о нем не упоминала. Возможно, то, что произошло, она загнала в такие глубины сознания, что даже не могла больше вспомнить, какого цвета были ее волосы до того, как она в одночасье поседела. Что в ней отцовского? Может быть, в родословной цепи пропущено несколько звеньев, благодаря которым можно было бы понять, от какого далекого предка передались Даниле серые глаза и огненные волосы рыжеволосого племени, топтавшего в далекие времена копытами своей конницы берега Дуная и Тисы? Автор «Карановской летописи» упоминал о «существовании рыжеволосых кельтских воинов, давно исчезнувших во времени и забвении». Действительно ли исчезнувших?

* * *

Здесь, на месте болота, когда-то было Паннонское море, было и исчезло. Почему же точно так не мог исчезнуть ее отец? Перед Наталией, в блеске нарождающейся зари, окружающий мир предстал как пространство, в котором происходит возникновение и исчезновение, умирание и рождение. Исчез страх, что она никогда не встретит своего отца, потому что пока продолжается жизнь, все возможно, возможно даже глядя в глаза сына узнать в них глаза исчезнувшего отца. Действительно ли исчезнувшего? Или просто пропавшего на некоторое время? В начале двадцатого века на Балканах рушились и рождались новые государства, а племена и народы, которые переселялись на новые места охранять границы новых государств, коренные жители иногда встречали ножом и пулей.

Откуда Симкина семья переселилась на южную границу только что основанного Королевства, Наталия не знала. О том ужасе, с которым они там встретились, Симка молчала. Однако много лет спустя Данило, ища следы потерянного брата в архивах Вены, Будапешта, Стамбула, Берлина, Москвы, изучая пути-дороги Арацких, наткнулся на запись, благодаря которой можно было предположить возможную судьбу отца Наталии и которая одновременно могла объяснить причину глубокой печали в синих глазах Симки Галичанки.

Отчеты о событиях, связанных с переселенцами из Северной Далмации, были одинаковыми и в Берлинском, и в Венском архивах, так же как и констатация того, что жители села Кадрифаково, вооруженные ножами, встретили прибывших ненавистью, а немного позже, когда первая реакция, казалось, прошла, в течение одной ночи сожгли все дома переселенцев, а их переубивали, всех кроме одной молодой женщины, которой в селе не оказалось, и девочки, которая за эту ночь стала седой.

На расспросы солдат, прибывших на рассвете в Кадрифаково спасать тех, кого еще можно спасти, девочка молчала, словно не слыша или не понимая, что спрашивают, а когда ее оставили в покое, шмыгнула в сторону леса и исчезла. Хватились ее только на третий день, когда похоронили всех погибших, а закапывали их семьями, в братские могилы, обозначенные именем и фамилией самого старшего по возрасту. По фамилии семьи Калинич, состоявшей из двадцати семи человек, сгоревших заживо в подожженном доме, село Кадрифаково было переименовано в Калиничево и под этим новым названием просуществовало весь период между Первой и Второй мировой войнами, а потом ему вернули старое имя. Насмерть перепуганные произошедшим, жители каменистых и бесплодных далматинских пустошей потеряли всякий интерес к переселению на южную границу.

Единственного выжившего в резне жителя Кадрифакова, девочку с глазами цвета ирисов, солдатам найти не удалось, хотя поиски продолжались две недели. В конце концов, ввиду того, что малышка была единственным живым свидетелем резни, но ее не нашли и во время второй поисковой операции, дело о произошедшем в селе Кадрифаково, неподалеку от Штипа, было отправлено в архив и забыто.

После этого случая горели и другие села, а охотники и дровосеки то тут, то там встречали в лесу девочку с белыми волосами и синими глазами, которая говорила непонятным языком, но обладала даром исцелять и находить целебные травы и воды. Ей было достаточно коснуться ладонью больного ребенка, и рана затягивалась, а лихорадка отпускала. Она, однако, нигде не оставалась дольше трех дней, если только этого не требовало состояние больного или несчастного, которому она хотела помочь. Ее видели, когда она собирала целебные травы на скалистых склонах, возле реки, в лесной чаще, а потом исчезала в тумане, чтобы позже снова появиться в каком-то другом месте и снова исчезнуть. Она была неуловима и безымянна, из-за чего старики в деревнях и на хуторах верили в то, что это не девочка, а вила.[11]

* * *

Согнувшийся над архивными документами Данило Арацки вздрогнул: у Симки Галичанки, так же как и у его матери Наталии Арацки были белые волосы и синие глаза. Об одной из них ходили слухи, что она чудотворница, происходящая из волшебной страны? Какая из них стала единственной оставшейся в живых из сожженного села, где всю ночь горели дома, скот, люди? Записи Венского архива были неясными, надежных свидетелей не было. Может быть Стеван Арацки все-таки что-то знал, но утаил, так же как и Наталия Арацки всегда молчала о той ночи, замкнувшись в себе, сохранив свою страшную тайну до самой смерти.

* * *

«Кто и что за человек был отец Наталии?» – спрашивал себя Данило Арацки на семнадцатом этаже нью-йоркского отеля, точно так же, как сидя под камышовой крышей на хуторе посреди болота и глядя на рыжие волосы сына, спрашивал себя Стеван Арацки, от кого достались Рыжику такие волосы и глаза.

Вода болота пламенела в свете заходящего солнца, со всех сторон под аккомпанемент комариного писка слышался шелест камыша и осоки. Жмуря глаза, старый Дойчин разговаривал с волшебными существами, которых только он один и мог видеть, когда они на спинах стрекоз парили над поблескивающей водой болота.

«Да, для шахмат он мне не партнер!» – пробормотал Стеван себе под нос, облокотился о расшатанный столик, разложил шахматную доску и расставил на ней фигуры из эбенового дерева и слоновой кости, а потом, представив, что его противник – Наталия, развернул доску так, что черные фигуры оказались на ее стороне. Сделал ход белой пешкой в сторону ее коня, но вдруг потерял желание играть, понимая, что Наталия и в этой партии выйдет победителем, развернет любой ход игры в свою пользу, победит, независимо от цвета фигур.

Одурманенный запахами болота, писком комаров и кваканьем лягушек, Стеван не мог вспомнить, действительно ли Наталия выигрывала, если они с ней на самом деле играли в шахматы? Играли ли? Обычно его партнером была Вета, в начале игры у нее всегда был перевес, но потом она начинала ошибаться и проигрывала, в глубине души счастливая, что видит сияние нежданной радости на лице отца, которое с того самого момента, когда он появился в дверях своего дома в Караново, избежав судьбы всех до одного своих солдат, так и осталось судорожно сведенным в гримасу страха и унижения.

Для Стевана игра в шахматы была равна игре на жизнь.

Однако ни с Петром, ни с Петраной он в шахматы никогда не играл, и не оттого, что не хотел, а оттого, что ни тот, ни другая не знали правил, но упрямо твердили, что он или ошибается, или жульничает, словно речь шла не о шахматах, а о каких-то фокусах с картами. Лука Арацки был великолепным игроком, но его больше привлекали не шахматы, а растения и дети.