– Тогда мы едем кататься, – сказал Никита голосом Федора Бондарчука из рекламы «Госстраха».

Мы выехали из города и долго болтались по трассам и шоссе, проселочным дорогам и разбитым колеям. Никита молчал. Наверное, в его жизни тоже случились всякие неурядицы. Ему явно было тошно. И я молчала. Ведь я не знала, как жить дальше. Мне было страшно, хотя я понимала, что ничего страшного не случилось. В город вернулись вечером. Я была уверена, что Никита повезет меня в ресторан, к себе домой, снимет номер в отеле, начнет предлагать пьяный разгул. Повезет к цыганам, в конце концов. И внутренне я была готова к циничной развязке. Но ничего этого не случилось. Никита отвез меня на Петроградскую, предварительно уточнив адрес, сухо бросил на прощание ничего не значащее «пока». И все, на этом наш загул закончился. Зачем он встретился на моем пути, что делал в нашем буфете? Я кляла себя за то, что не задала ему ни одного вопроса, не спросила Никиту, что же с ним произошло. Вполне вероятно, он рассчитывал на беседу, может быть, хотел открыть мне свою душу, а я была погружена в собственные переживания. Поздно вечером позвонила Сонька-мармазетка.

– Спишь? – задала глупый вопрос Соня.

– Сплю, – сердито ответила я.

– Знаешь, а нашу статью зарубили, вообще в номер не поставили. Ты расстроилась? – она еще сочувствия у меня просит.

И ей не стыдно ни капельки. Насколько мне известно, Сонькиной статье есть альтернатива. Существует два варианта. Мой и Сонькин. И я от своего не отказалась. И не давала согласия на двойное сотрудничество. То есть под Сонькиной статьей не могут поставить мою фамилию.

– Я же не против, чтобы твоя подпись стояла в моей статье, ничего страшного, мы же можем писать вдвоем, – принялась увещевать меня любимая подруга.

По правде говоря, я люблю Соньку. Она умеет подставить плечо в трудную минуту. Когда я появилась в редакции, юная и несмышленая, Сонька много занималась мной, часто подсказывала, с кем дружить, а кого обходить стороной. Но она слишком рациональна, а мне хочется побольше чувств – и в дружбе, и в любви.

– А я против двойных стандартов, Соня, спокойной ночи, – сказала я и нажала отбой.

Пусть подруга похныкает в одиночестве. Соня давно живет одна. Она съехала от родителей, купив себе шикарную квартиру. А все от двойного стандарта, моя подруга за версту чует, где и когда левые деньги закапают. Сейчас мечтает об автомобиле. И купит ведь, купит. На моем крокодиле выедет прямо на проезжую часть. Захотелось всплакнуть, но слезы не спешили выкатываться наружу, они застряли в недоумении на полдороге. Плакать дальше мне помешал сотовый. Телефон зазвонил вовремя, иначе бы я принялась рыдать, изводясь от вселенского равнодушия. Наверное, опять Сонька. Сейчас начнет уговаривать, чтобы я статью подписала. Нет, какой-то незнакомый номер. Я включилась.

– Даша, это Никита, приезжай ко мне, а? – сказал он проникновенно и глухо, будто уговаривал меня совершить тяжкое преступление.

Роль пособницы в этом низком деле меня категорически не устраивала.

– Нет, Никита, никуда не поеду, ночь на дворе, – сказала я, – надо было раньше интим предлагать. Ты опоздал ровно на три часа.

– Лучше поздно, чем рано, – засмеялся он, – ну а на свидание ко мне придешь?

– На свидание приду, – сказала я, – что же не прийти-то?

– Тогда – до завтра, – сказал Никита и отключился.

Странный какой-то мужчина, пригласил, покатал и отпустил. Мы провели с ним наедине целых четыре часа, как в автозаке. Ни поговорили толком, ни познакомились. Какое-то вселенское отчуждение, и откуда он взялся на мою голову? Я закрыла глаза, пытаясь представить Никиту в натуральную величину. Высокий, метр восемьдесят с лишним, худощавый, сумрачный, если не сказать больше, угрюмый. Молчаливый, одним словом. Одет дорого и со вкусом, у него роскошная машина. Ну почему бы мне не влюбиться в Никиту? Скорее всего, он не женат – незнакомую девушку приглашает в дом на ночь глядя вполне беззастенчиво. Никита – красавец, богач, холост. Почти что принц Уильям, кстати, принц сейчас одинокий, он недавно расстался со своей подружкой. Или лорд Портман. Лорд однажды не перенес одиночества и женился на простой девушке. Я бы тоже родила Никите троих детей, как Наташа Водянова. Нет. Не греет. Холодно. Не нужны мне чужие деньги и машины. Я хочу любить и быть любимой. А это обоюдный процесс. Любовь не может существовать в одном экземпляре. Она всегда делится пополам. И я наконец уснула. Мне приснился сон с Зиминым в главной роли. Олег опять поднимался по высокой лестнице, а я никак не могла ухватиться за перила. Он шел наверх, а я стояла внизу, наблюдая за его восхождением. И моему отчаянию не было предела, отчего пробуждение получилось солнечным и радостным. Я избавилась от странного сна и почувствовала несказанное освобождение, будто сбросила с себя железные кандалы. Я не понимала, почему подсознание подсовывает мне такие сны. Ведь я не хотела этой любви. Никто не хотел. Так получилось в этой жизни. Я же не нарочно. Но вскоре мои горькие мысли испарились. Утро бодро сияло солнечным светом. В душе все звенело. Жизнь была прекрасна.

«Северное сияние» на неделю осиротело – главный уехал в командировку. Когда генеральный отсутствует, все глобальные решения с пометкой «срочно к исполнению» плавно переходят в разряд вялотекущих. В редакции никого не наказывают, не привлекают к ответственности и не терроризируют. Все ждут барина. Если главный задерживается в отъезде по какой-либо причине, ему телефонируют, добиваясь устного разрешения на какое-нибудь злодеяние в виде отстранения от должности или перевода сотрудника в другой отдел, этаж, регион. И моя статья зависла наряду с Сониной до возвращения Зимина. Обе статьи висели в редакционной атмосфере плотным облаком, мешая нам с Соней дышать, думать, работать. Наша дружба временно усохла. Она напоминала скелет, обглоданный мышами. У женщин всегда так происходит – либо мужчина перебежит дорогу, как заяц, либо одна на другую взглянула косо, нехорошо. И женской дружбе можно выписывать гранитный памятник и отправлять на тот свет, предварительно справив тризну. Она ведь чрезвычайно хрупкая – эта женская дружба. Мы молчали, сухо кивая друг другу при встрече вместо приветствия. Перегородка пролегла между нами как пограничная полоса. Временное затишье располагало к безделью. Я влезла в сайт и сделала робкую попытку с помощью компьютерной программы разобрать свой странный сон на составные части. Выяснила, что фрейдисты видят в каждом видении наглухо закрытые эмоции, дескать, днем эти эмоции спокойно дремлют, а ночью требуют незамедлительного воплощения. Моя ночная лестница несет в себе фаллический смысл. Все просто. У меня к Зимину вполне плотское влечение. Ничего особенного. Но отчего этот фаллический смысл постоянно утекает в небо? И почему Зимин расплывается в моих руках, как намокшая промокашка? На эти вопросы сонник ничего не ответил, лишь стыдливо замигал и растекся по экрану виртуальной паутинкой.

Марина Егоровна выудила меня из безделья жестким удилищем, силой выдрав меня из компьютерных грез, под самую завязку загрузив какими-то дурацкими поручениями. Марина Егоровна написала текст о парфюмированных духах с феромонами, а я отправилась за комментарием. Я жутко обиделась на Егоровну. Такой редкий и ценный специалист, как я, должен заниматься более серьезным делом. Зря начальство использует меня как девочку на побегушках. Но я не осталась внакладе. Директор парфюмерной фабрики в рекламных целях подарил мне пробник «Элизабет Арден». Я тут же надушилась злополучными феромонами. Директор заверил меня, что манящий запах распространяется в радиусе трех километров.