Возможному в ближайшем будущем вооруженному конфликту предшествовала информационная война, которую с первых же дней восстания начал вести Запад против России. Выходившие в австрийском Кракове и прусской Познани польские газеты без зазрения совести печатали клеветнические статьи. Французские и английские газеты перепечатывали эти статьи и «распространяли появившиеся в польских газетах, краковских и познанских, ложные известия, нелепые выдумки и яростные ругательства против России. В этих органах польской революции изображались действия мятежников и мнимые успехи их шаек в совершенно извращенном виде, с той целью, чтобы бросать пыль в глаза Европы и возбуждать в ней участие к польскому делу. Вся эта ложь и всё хвастовство польских газет переходили в газеты французские и английские. Так, с первого же времени мятежа газеты начали распространять клеветы на русские войска, будто бы совершавшие разные жестокости над повстанцами и даже над мирными обывателями; вся эта ложь воспринималась западной печатью; когда же в русских газетах появлялись категорические опровержения польских выдумок и, наоборот, самые положительные сведения о совершаемых повстанцами бесчинствах, зверствах, насилиях — никто не хотел верить, большинство газет отказывалось перепечатывать»[144]. Дмитрий Алексеевич Милютин был едва ли не единственным не только из числа современников, но и из его коллег — министров иностранных и внутренних дел, кто понял, что против России ведется настоящая информационная война, — и военный министр нашел симметричный и адекватный ответ. В это время министр иностранных дел вице-канцлер князь Александр Михайлович Горчаков искусно вел дипломатическую войну с Англией, Францией и Австрией и одержал в ней убедительную победу: России, еще не успевшей оправиться после поражения в Крымской войне, удалось избежать новой войны с коалицией европейских держав. Впрочем, вожделенная для повстанцев Европа ограничилась дипломатическими демаршами — начинать ради поляков вторую за десять лет большую войну с Россией ни Лондон, ни Париж не собирались. Знаменитый дипломат был сыном своего века: прекрасно постигая важность войны дипломатической, он не услышал вызов времени и не понял настоятельную необходимость ведения войны информационной. Убедившись, что князь Горчаков не желает вести газетную полемику по политическим вопросам и, главное, не хочет тратить на это деньги, Милютин не побоялся расширить свои служебные прерогативы. «Русский Инвалид» — официальный орган Военного министерства — превратился из узковедомственного издания в большую и современную политическую газету. Политической частью обновленного издания руководил непосредственно военный министр. Каждый вечер он просматривал корректурные оттиски важнейших статей. В ту эпоху слово «инвалид» ассоциировалось не с калекой, а с ветераном вообще. «Русский Инвалид» стали разбирать не только чины военного ведомства и ветераны, но и интересующиеся политикой образованные люди. Статьи из этой газеты читали в России, их нередко перепечатывали за границей. Под руководством Милютина «Русский Инвалид» начал вести «газетную войну»[145]. Газета не ограничивалась презрительным молчанием в ответ на клевету: с николаевских времён официальная печать остерегалась дискутировать с Западом, не отвечая даже на пасквили. Военный министр не довольствовался активной обороной и стал наносить упреждающие удары. Помимо ведения энергичной газетной полемики, редакция «Инвалида», в подражание иностранным литографированным корреспонденциям, стала выпускать еженедельный литографированный листок на двух языках — французском и немецком. Это дочернее издание за умеренную плату рассылалось в редакции русских и иностранных газет. Литографированный листок оперативно сообщал о том, что происходит в России и как обстоят дела с подавлением мятежа, не стесняясь опровергать появившиеся в иностранной печати неверные сведения. Военный министр сыграл на опережение — и выиграл. В его газете новости появлялись раньше, чем в других изданиях, включая иностранные, и поэтому отечественные и зарубежные газеты охотно перепечатывали текущие известия и комментарии из «Русской литографированной корреспонденции». Пока длилось польское восстание, литографированный листок продолжал выходить. Едва с польской смутой было покончено, генерал Милютин прервал его финансирование: затратное издание «прекращено было, когда миновала самая цель издания»[146].

Внезапные нападения повстанцев на малочисленные русские гарнизоны в роковую ночь начала восстания вынудили военное командование осуществить перегруппировку и концентрацию войск. Опасность большой войны с коалицией европейских держав побуждала командование к сосредоточению имеющихся сил. И хотя в Царстве Польском дислоцировалась целая армия, русские войска не могли полностью контролировать обширную территорию. Малочисленные гарнизоны были выведены из некоторых населенных пунктов, а восставшие заняли их без боя, расценив это как свою явную победу. Повстанцы жестоко расправлялись не только с теми, кто открыто поддерживал власть, но и с теми, кто хотел остаться в стороне и просто выжить. Фактически восставшие поляки впервые в истории Петербургского периода воплотили в жизнь лозунг «Кто не с нами, тот против нас». Они насильственно вовлекали в мятеж мирных обывателей, желавших остаться над схваткой. По мятежному краю рыскали шайки «кинжальщиков» или «жандармов-вешателей»: «Ксёндзы приводили их к присяге, окропляли святой водой кинжалы и внушали, что убийство с патриотической целью не только не грешно перед Богом, но есть даже великая заслуга, святое дело…Войска наши, гоняясь за шайками, находили в лесах людей повешенными, замученных, изувеченных…Если несчастному удавалось скрыться от убийц, то он подвергал мучениям и смерти всю семью свою. Нередко находили повешенными на дереве мать с детьми. Были и такие изверги… которые систематически вешали или убивали в каждой деревне известное число крестьян без всякой личной вины, только для внушения страха остальным»[147]. Воспоминания военного министра перекликаются с дневником хорошо осведомлённого современника. «Поляки совершают неслыханные варварства над русскими пленными. На днях сюда привезли солдата, попавшего к ним в руки, а потом как-то спасшегося: у него отрезаны нос, уши, язык, губы. Что же это такое? Люди ли это? Но что говорить о людях? Какой зверь может сравниться с человеком в изобретении зла и мерзостей? Случаи, подобные тому, о котором я сейчас сказал, не один, не два, их сотни. С одних сдирали с живых кожу и выворачивали на груди, наподобие мундирных отворотов, других зарывали живых в землю и пр. Своих же тоже мучают и вешают, если не найдут в них готовности пристать к бунту. Всего лучше, что в Европе все эти ужасы приписывают русским, поляки же там называются героями, святыми и пр. и пр.»[148]. Только по официальным данным, повстанцы в течение года замучили или повесили 924 человека[149]. Однако Милютин утверждал, что эти данные были не полны и значительно занижены. Образованная Европа рукоплескала восставшим полякам и снисходительно смотрела на чинимые ими кровавые бесчинства. Информационная война против Российской империи преследовала решительные цели, велась любыми средствами и не знала сантиментов. «Вешатели, кинжальщики и поджигатели становятся героями, коль скоро их гнусные поступки обращены против России»[150].