Белоснежный старец вдруг обернулся, но лейтенант Мечников не успел увидеть его лицо. Увиделось лейтенанту лишь бешеное чёрное пламя взгляда, от которого пращур, до этого мига удивительно спокойно терпевший в своём теле несвою душу, внезапно ужаснулся ей, и…

Он – пращур, или как его там по-правильному? – был из тех, чей испуг для пугателя смертелен. Но Михаилу повезло: лейтенанта Рабоче-Крестьянской Красной всего лишь вышвырнули прочь. Так разъярённый хозяин спускает с крыльца нахрапистого наглого визитёра.

Во всем виноват удар по голове – Вешка наверняка ошиблась, что сотрясения мозга нет. Стало быть, можно вытрясти из мозгов (каламбур!) всякие бредни и не бояться…

Нет, не бояться нельзя.

Потому, что последствия удара – сотрясение и всё такое прочее – НЕ ОЩУЩАЮТСЯ. Лейтенант Мечников бодр, вполне работоспособен… и очень боится дать себе отчёт в том, что ненормальные эти бодрость да работоспособность подарены ему лежащими в нагрудном кармане побрякушками… колдовскими побрякушками… своей и Вешкиной… Нет-нет, конечно же причина твоего ненормально хорошего самочувствия кроется именно в Вешке, в негаданной Вешкиной взаимности, в твоих переживаниях за Вешку…

А видение было бредом. Усвоил, лейтенант?! Бредом! Обычнейшим, вздорным, глупым. Доказательства? Вообще-то сапёр – не следователь, чтоб выискивать какие-то там доказательства, но уж ладно… Учти: это только снисходя к нашей с тобою тяжкой контузии… повторяю: тяж-кой кон-ту-зи-и. Учёл? Так вот: современный атеистически воспитанный человек с полтормыми высшими образованиями (это ты) охренел от страха, когда его душа ввалилась в тело допотопного безграмотного вояки; а допотопный безграмотный вояка, обнаружив в себе помимо собственной души чью-то чужую (в отличие от тебя, он даже не понял, чью), воспринял это с таким философским спокойствием, что… что… Действительно, что тут странного? Это нам с тобой, лейтенант, подавай объяснения на платформе материализма, а пращуру (тем более сыну такого отца и другу такого друга) всё ясней ясного: обычнейшее… как там у них говорили – ведовство? Или волхование? Господи, да какая в звезду разница?!

Вот те и доказательства, мать-перемать…

Нет, это всё из-за удара по голове. Вешка наверняка ошиблась, что сотрясения… Впрочем, это мы с тобою уже друг другу растолковали. Повторяемся, стало быть. И заговариваемся. И сами к себе во множественном числе… Есть, кажется, такое сумасшествие: раздвоение личности…

Вот именно.

Раздвоение.

Даже растроение, потому что и собой ты был, и древним этим рубакой-головорезом, и в то же время дисциплинированно (причём с неожиданным успехом) выполнил приказ товарища старшего политрука. Нашел поблизости от “расположения полка” место, пригодное для воплощения в жизнь Зурабовых директив; оценил грунт; почти закончил предварительную разметку… До чего же здорово мы с вами, товарищ лейтенант Мечников, ухитряемся всё успевать – и дело делать, и с ума пятиться…

Так, хватит. Как это давеча говорил З. Ниношвили? Понять невозможно, гадать бессмысленно, значит – забыли. Вот и забудь. И вообще… Хватит ковыряться в земле и в собственном идиотизме. Ну-ка, вы, расплодившиеся личности лейтенанта Мечникова, слушай мою команду! В одну шеренгу становись! Р-р-р-няйсь! Сми-р-р-на! Нале-ву! На доклад к и.о. комполка шаго-о-ом… арш! Запевай!

* * *

И.о. комполка был занят: он вправлял мозги своему ординарцу.

Сунувшемуся было с докладом Мечникову Зураб мигом заткнул рот рассеянным: “Всё сделал, да? Хорошо…” Засим старший политрук с великолепной небрежностью выдрал из своей драгоценной тетрадки чистый листок и не глядя сунул его Михаилу:

– Пока я занят, начерти кроки. Карандаш дать, нет?

– Есть у меня карандаш, – проворчал Мечников, умащивая на сейфе жалованную с командирского плеча бумажку.

Вообще-то лейтенанту казалось, что при нынешней ситуации Ниношвили мог бы уделять всему, связанному с узлом обороны, малость больше внимания. Может быть, сбежавший ганс именно сейчас в каком-нибудь гансовском штабе тоже принялся чертить кроки; может быть, уже пошла набирать обороты немецкая операция по окружению и ликвидации столь упорно да крепко досаждающего гитлеровцам шестьдесят третьего отдельного… Нужно как можно скорее уносить ноги с засвеченного места, но уносить ноги немыслимо, потому что немыслимо бросить раненых… А и.о. командира упомянутого шестьдесят третьего отдельного настолько увлечён процессом воспитания своего персонального холуя, что…

Нет, это было несправедливо.

Оказывается, Зураб своего ординарца не воспитывал и не распекал. Имело место то, что называется “постановка задачи” (просто при Зурабовой кавказской экспансивности и неуёмной жестикуляции даже объяснение в любви могло бы со стороны показаться свирепой выволочкой).

– …говорит, что рядом сквер и много развалин – есть где затаиться. С наступлением темноты скрытно подтянитесь как можно ближе и ждите, да. Стрельбу, которая затеется здесь, вы, наверное, не услышите; и мой сигнал (три ракеты – красная, зелёная, белая) тоже можете не заметить. Но по этому сигналу две наши группы ударят по зенитной батарее и по понтонной переправе – вот это, понимаешь, вам будет слышно наверняка. Дальше действуй по обстановке. Я бы на месте немцев, затевая крупную операцию, оставил при штабе оперативный резерв. Когда начнётся непредвиденная заваруха одновременно и около МТС-приманки, и на понтонке, штабисты хоть часть резерва бросят в угрожаемые пункты. В общем, смотри по обстановке, да. Только слишком не тяни. Как-нибудь засуетиться, занервничать они должны обязательно – тогда и атакуй. Задача: бить всё живое и хватать всё бумажное. И не канителься: быстро сделай и быстро уйди. Сборный пункт – база местных несостявшихся партизан, Сергей знает где это. Сергея береги, как… как это по-вашему… синицу… то-есть зеницу глаза, да. На сборном пункте ждать подхода остальных групп. Ждать, но не дольше следующего вечера. Если не дождётесь – пробивайтесь к линии фронта самостоятельно. Вопросы?