– Ты… – Я морщу нос и качаю головой: – Нет. Я бы никогда не смогла.

Энтони выходит из кухни, воздух наполняется ароматом перламутровой чешуи и жгучестью нарезанного лука. Он подходит ко мне, я думаю, что он собирается обнять меня за талию, но его цель – раковина.

Он опускает руку в таз, полный мыльной воды, затем берет кусок мыла и растирает его между ладонями.

– Что ты задумала, Катриона – умелые ручки?

Ее указательный и средний пальцы взлетают вверх, плотно сжатые, вульгарный жест, популярный среди полукровок и людей.

– Не твое дело, Энтони.

– Если это имеет отношение к Фэллон, это мое дело.

Моя спина напрягается, потому что поцелуй не дает ему права считать меня «его делом».

Он вынимает кухонную тряпку из моей мертвой хватки, чтобы вытереть руки.

– Я серьезно, Катриона. Не развращай ее.

Она фыркает:

– Неожиданно слышать это из уст того, кто переспал с бо́льшим количеством людей, чем я, и чья работа – это… рыбалка. – Она берет обжаренный с розмарином грецкий орех из миски, которую я только что наполнила, и отправляет в рот. Тщательно прожевав, она добавляет: – И не для товарищей по постели.

Энтони и Катриона сердито смотрят друг на друга, и я на мгновение задумываюсь, были ли они когда-то любовниками, но выбрасываю это из головы, потому что предпочитаю не знать правду.

Шум с пристани просачивается в таверну и пробивается сквозь стену напряжения, воздвигнутую вместо деревянного бара.

– Вот ты где! – Феб проводит рукой по светлым локонам, низко сдвинув брови над сверкающими изумрудными глазами.

Что называется, вовремя.

– Вот я где.

Он хватает из миски горсть грецких орехов.

– Мы с Сиб провели всю ночь в поисках… – Его голос стихает, когда Энтони переплетает свои пальцы с моими.

Я не сжимаю его ладонь, но и не отстраняюсь.

– Мы продолжим с того места, на котором остановились, когда в таверне будет не так многолюдно, – говорит Катриона и прихватывает еще один орех, затем заворачивается в шелк цвета кобальта и поднимается по деревянной лестнице, которую я недавно вымыла, потому что один из детей Флоры снова заболел, а Сибилла легла вздремнуть.

Энтони заправляет прядь волос мне за ухо.

– Во сколько ты заканчиваешь?

– Я не знаю.

Феб забрасывает орешки в рот, зачарованно наблюдая за нами.

– Не важно. Я договорился встретиться тут с Маттиа и Риччио, как только мы закончим с поставками. – Я отрываю взгляд от своего друга и останавливаю его на Энтони, который воспринимает это как приглашение наклониться и поцеловать меня. У его губ вкус соли, солнца и греховных обещаний. Я так нервничаю, что не могу расслабить ни губы, ни тело. Даже мое сердце, кажется, окаменело.

Я прижимаю ладони к его груди, быстро отрываясь.

– Не здесь.

– Прости. – Он проводит мозолистым большим пальцем по моему подбородку, прежде чем отступить. – Увидимся позже, синьорина Росси.

Феб оборачивается и смотрит, как мужчина уходит, ухмылка щекочет уголки его рта.

– Вот и разгадка, почему Фэллон нас бросила. Расскажешь. А-б-с-о-л-ю-т-н-о в‐с-е. – Ему удается пропеть даже согласные звуки.

– Не по этой причине я не пришла. – Жар приливает к лицу. – Он не причина.

– Ну да.

– Я клянусь. Я подумала, что не получила ленту, надо было как-то это пережить.

– В постели с Энтони?

Я хватаю орех и бросаю в его ухмыляющееся лицо.

– Заткнись.

Он перестает посмеиваться надо мной и произносит серьезным тоном:

– Почему ты думаешь, что не получила ленту? Ты среди тех, кого Данте любит.

Я пожимаю плечами:

– Репутация Росси и все такое.

– Должен сказать, Данте был очень расстроен. – Феб оглядывается через плечо на окна, выходящие на пристань, выражение лица у него напряженное, что для него несвойственно. – И он, вне сомнений, расстроится еще больше, когда узнает, как ты провела эту ночь. – Кончики его ушей торчат из-под прилизанных волос. – Я обожаю петушиные бои, но то, что ты затеваешь, Пиколина[26], мне не нравится.

Я закатываю глаза.

– Ты опять забыл, что мы одного возраста, Фебс?

– Я тебя так называю, потому что ты маленькая.

– Я не маленькая. Ты просто необычайно высокий.

Мы обмениваемся улыбками, но его слова оседают на нас, как облака, вечно покрывающие горы.

– У них нет причин драться из-за меня.

– Разве нет?

– Энтони и я… у нас несерьезно. Мы целовались, больше ничего. А Данте… Ну, я слышала, он имеет виды на принцессу.

Феб фыркает:

– Во имя долга. Поверь мне. Между ними не было никакого притяжения. Не так, как между вами. – Он прожевывает еще орешек. – Я должен попросить у тебя совета, так как мне еще только предстоит покорить сердце мужчины своими поцелуями.

– Возможно, потому, что ты целуешь их ниже пояса, а сердце выше

Феб усмехается:

– Моя любимая девственница только что грязно пошутила?

– Перестаньте все упоминать мою девственность!

– Не знаю, о чем ты. Кто эти все?

– Катриона предложила мне продать ее на аукционе.

Феб не доносит орех до рта.

– Она говорит, – продолжаю я, – что я могла бы получить пару золотых монет. – Я прикусываю нижнюю губу, представляя, насколько проще была бы жизнь, имей я деньги.

– Нет.

– Нет – что? Я не стою так много?

– Ты стоишь гораздо больше, но это к делу не относится. Ты потом пожалела бы об этом. – Помолчав, он добавляет: – Если тебе нужны деньги, мой кошелек – твой кошелек.

– Твои родители лишили тебя их.

– Но они не сменили замок ни на своих дверях, ни на своем сейфе. Ты бы видела, сколько золота они хранят. И не только в виде монет.

– Фебс, я никогда не смогла бы взять деньги твоих родителей. – Я протягиваю руку и сжимаю его ладонь. – Но спасибо.

Я перевожу разговор с темы моей девственности и финансов на его нынешнего приятеля, фейри по имени Меркуцио, который не очень богат, но компенсирует это другими своими умениями. Благодаря их с Сиб и Катрионой болтливости, когда придет время, я буду точно знать, как и что надо делать.

– То, что дано, не считается взятым, – бросает Фебс, прежде чем покинуть таверну. – Просто имей в виду.

Моему разуму требуется мгновение, чтобы понять, что он говорит не о сексуальных актах.

Мне неприятно признавать, что я испытываю искушение занять у него денег, но, к счастью, он уходит прежде, чем я успеваю поддаться искушению.

Но, боги, это безостановочно крутится у меня в голове, становясь громче, чем шум таверны. Становится так громко, что я добровольно отправляюсь в подвал, место, которого обычно стараюсь избегать, ведь я не любительница тесных сырых