Ему всего 23 года, а уже давно вызрели душа и сердце, не дающие быть равнодушным к жизни земляков. Потому и взялся в одну темную беспокойную осеннюю ночь за письмо — в Москву, Левицкой. Вдруг она обеспокоится грозящим Дону неурожаем и предупредит ЦК.

А по Шолохову из Москвы новый выстрел. Журнал «Молодой большевик» — теоретический орган комсомола — не только похвалил «Тихий Дон», но выявил вредный при классовых отношениях гуманизм.

Писатель же настороженно удивлен — что-то ЦК партии никак не проявляется в оценках романа.

…Год заканчивал в Ростове. Его пригласили выступить перед рабочими на заводах, в библиотеках и для журналистов в Доме печати. Несколько дней по несколько выступлений в день — читал отрывки, рассказывал о своем творчестве и отвечал на сотни вопросов. Жене признался, каково довелось: «Я попал в какой-то дьявольский водоворот, у меня нет свободного часа…»

Для общений с читателями к нему присоединили двух московских гостей: знаменитых тогда поэта Михаила Светлова (жили даже в одном гостиничном номере) и прозаика Николая Ляшко, но им не позавидуешь — все внимание доставалось автору «Тихого Дона».

Дон благодаря Шолохову становился магнитом. Вдруг — звонок из Москвы: Фадеев, Авербах, Киршон, Джек Алтаузен, Марк Колосов, Кудашев и венгр-эмигрант Мате Залка набиваются в гости. Целый рапповский табор. Что ответил, неизвестно, но гостевание не состоялось.

Мария Петровна дивилась мужу. Как-то вернулся из Москвы и говорит ей:

— Ты будешь ругать меня, но хочу купить себе ружье.

Выждал и продолжил:

— Вру, Маруська! Купил уже! Хотел сбрехать, но не вышло. Да, милота моя, купил себе чудеснейшую двухстволку, бельгийскую, системы «пипер», бескурковку за 175 рублей. У тебя, небось, волосы дыбом?..

Или снарядил подводу в Миллерово — подарок пришел жене. То из Москвы была доставлена закупленная им дюжина стульев.

Дополнение. Шолохов узнал секретное: Харлампий Ермаков расстрелян. Мог бы по известным причинам помалкивать про былое знакомство, но не предал памяти о нем — познакомился с его сыном. Исследователь жизни и творчества Шолохова Николай Федь рассказал следующее: «Сын Харлампия Ермакова Иосиф — человек с неукротимым характером, яркая свободолюбивая личность — очень привязался к Шолохову. Михаил Александрович не раз выручал его из неприятных историй, журил, но и восхищался его независимой натурой. Обычно Иосиф обращался к нему за помощью в крайних случаях. „Отец (так называл он писателя), помоги, выручи за-ради Бога!“ И тот выручал, помогал, устраивал на работу…» Попал под следствие. Шолохов не отвернулся. «…хлопочет о смягчении наказания, и через год Иосиф уезжает в Ростов к женщине-учительнице, которая полюбила его. Но затосковал и вскоре умер. Шолохов жалел о нем, как о сыне родном», — пишет Н. Федь.

В биографии Шолохова появляется новое действующее лицо — Иосиф Виссарионович Сталин. Появился надолго и весьма ярко проявился!

1929 год стал для молодого писателя похожим на трудный и неизведанный подъем на крутую вершину. Вслед за первой и второй книгами «Тихого Дона» начал писать третью, политически очень смелую и этим опасную.

Самые последние строчки предыдущей книги заканчивались знаменательной картиной — старик-хуторянин в головах могилы расстрелянного красноармейца воздвиг часовенку с вязью славянского письма на карнизе:

Новая, третья, книга начиналась словами старинной казачьей песни — в ней тоже напоминание о бедах, обрушившихся на Дон:

А дальше Шолохов писал о расколе казачества: «В апреле 1918 года на Дону завершился великий раздел: казаки-фронтовики… пошли с Мироновым и отступавшими частями красноармейцев; казаки низовских округов гнали их и теснили…» (Кн. 3, ч. 6, гл. I).

Если закончит и эту книгу романа на той же пронизывающе правдивой ноте, что и предыдущие, то две возможности сулит ему судьба как советскому писателю: взойти выше всех или быть сброшенным.

Казаки говорят: надейся добра, а жди худа!

Едва ли не всё в судьбе Шолохова сейчас зависит от Кремля. Когда же Сталин станет читателем романа?

Кто был Сталин к этому времени? Генеральный секретарь ЦК партии, всевластный правитель страны. В конце года, 21 декабря, ему исполнится 50 лет. Но до пышного юбилея еще далеко, и Сталин для многих писателей пока еще не стал центральным героем. Но эти литературные упущения начинают вызывать сожаления. В какой-то рапповской поэме появилось воззвание: «Художники, певцы, поэты, / Заказ эпохи налицо: / Еще не зарисован Сталин, / Калинин песней обойден…»

Шолохов все еще член РАППа, но никакой цеховой дисциплины не придерживается. Переиздает свои рассказы о Гражданской войне, не расщедривается даже на небольшой сюжет с именем Сталина. Пишет «Тихий Дон» — и тоже без Сталина. Странно это. Ведь Сталин как посланец ЦК был членом Реввоенсовета Южного фронта, и Вёшенское восстание, о котором речь в третьей книге, вспыхнуло на его фланге. Может, Шолохов просто плохо знает военную биографию вождя? Как бы не так! Он многое знал о Сталине периода обороны Царицына от белых. Даже такое рассказывал своим знакомцам, что иному вполне сгодилось бы для романа, — как Сталин спас белого казака от красного самосуда и тот со временем стал видным советским командиром.

И Сталину, и Шолохову этот двенадцатый год советской власти многим запомнился. Страна по-революционному воодушевленно переделывала себя. Она могла бы гордиться тем, как выполнен план первого года первой пятилетки. Добились, выстрадали — пришли первые успехи. Их воспринимали с превеликой значительностью — можем! Но в одноряд проявились первые провалы в планировании, которые замалчивались. Напротив, не замалчивалось, что Сталин начинал громить тех, кто мешал его, сталинскому, курсу.

Как жилось в то время? На энтузиазме и мечтах преодолевались тяготы и беды. Особая беда — после нэпа — пала на крестьянство. Сталин решил, что первоначальное социалистическое накопление пойдет за счет деревни — насильственно изымали хлеб у крестьян и продавали на Запад: так собирались средства на создание советской промышленности. Индустрию создавали крестьяне, а уже потом рабочий класс. Тогда все строилось на жертвенности. Сталин призывал строить социализм героически и сплоченно: «Отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим!»

В пору перестройки и затем исхода из социализма в капитализм нагрянула особая инфляция: политическая в оценках прошлого. В 1988 году на конференции писателей и историков один профессор, Ю. Афанасьев, обнаружив знакомство с названием повести Андрея Платонова «Караван», заявил: «Роющих котлован называли штурмующими небо». Совки, мол, да и только.