По другому сценарию развивались волнения, перераставшие в прямую агрессию против представителей власти. Таким стал конфликт в июле 1953 года в городе Рустави Грузинской ССР. Группа пьяных солдат из двух строительных батальонов дебоширила в поселке. И когда пронесся слух, что кого-то забрали в милицию, солдаты бросились на штурм оперативного пункта и избили двух милиционеров. В ответ прогремели выстрелы, один человек был ранен, а прибывшие для восстановления порядка милиционеры были избиты и обстреляны. Беспорядки смогли подавить только утром следующего дня.

Отдельной группой в ряду солдатских волнений стоят беспорядки, в которых участвовала особая категория военнослужащих — мобилизованные через военкоматы для работы на стройках или в промышленности рабочие призывного возраста или переданные из строительных частей с той же целью солдаты. Сами волнения, групповые драки и массовое хулиганство военно-строительного контингента были весьма заурядны, но всякий раз оказывалось — спровоцировали их административные меры невежественного и равнодушного начальства. Военкоматы, воспринимая мобилизацию на строительные работы как второстепенное для себя дело, отправляли туда лиц, не имевших необходимых специальностей. И всякий раз как следствие — массовые беспорядки в городах и поселках.

Так было и в Каменской области в марте 1955 года, где криминогенная обстановка разрешилась погромами и поножовщиной в поселке Шолоховка; дракой и стихийным самосудом над двумя зачинщиками в поселке Самбековские Шахты; побоищем на национальной почве в поселке Гуковка, в результате которого три солдата-узбека были убиты, а 48 получили телесные повреждения.

Волна выступлений среди мобилизованных по оргнабору особенно сильно прокатилась в мае 1955 года. Дважды вспыхивали бесчинства мобилизованных в Московской области и одно в Экибастузе. В Климовске местные хулиганы затеяли пьяную драку с рабочими-азербайджанцами. Милиция пыталась защитить строительных рабочих и разогнать толпу. Однако, подогретые националистическими выкриками «бей чучмеков», к толпе хулиганов начали присоединяться городские обыватели. В течение нескольких часов охваченная манией убийства толпа неоднократно врывалась в общежитие строителей, разыскивала не успевших укрыться, избивала лопатами, молотками, табуретками, камнями. Шесть рабочих были выброшены на улицу со второго этажа и там забиты до смерти. Лишь к ночи дополнительные воинские наряды справились с толпой…

Все эти массовые бесчинства и беспорядки, как видим, основанные на «новостроечном синдроме», происходили по одному хулиганскому стереотипу поведения людей, ставших оголтелой и неуправляемой толпой.

Только один конфликт — Кемеровская стачка — представлял собой социально осмысленный протест против несправедливого решения власти. Решение это заключалось в том, что Совет Министров СССР принял секретное постановление о продлении на полгода срока работы строителям, демобилизованным в свое время из строительных батальонов и переданных на строительство двух заводов и Новокемеровского химического комбината. Это постановление противоречило обещаниям правительства, и в течение двух дней, с 10 по 12 сентября 1955 года, рабочие вели переговоры с управляющим трестом Степаненко и другими представителями администрации о сроках своей демобилизации. На третий день толпы рабочих, получив от начальника Сибстроя разъяснение, что срок им продлен на полгода, силой принудили Степаненко написать приказ об их демобилизации.

Участники событий в Кемерово твердо знали, чего они хотят, и упорно добивались своего. И добились. В результате своей борьбы они получили приказ о демобилизации, соответствующий ранней договоренности.

К началу шестидесятых годов о подобных конфликтах в документах уже не прочтешь. Но это не означает, что «целинно-новостроечный синдром» изжил себя. На наш взгляд, он просто трансформировался, принял другие формы. Следует помнить, что подавляющее число призывников — военных строителей, мобилизованных рабочих и рабочих по оргнабору — составляла молодежь, не говоря уже о комсомольцах-целинниках. Большая часть этой молодежи росла в годы сталинского террора, воспитывалась в детдомах и ФЗУ, некоторые успели побывать в лагерях и колониях. Именно свой полукриминальный жизненный опыт они и привнесли в жизнь и быт новостроечных городков и поселков в Казахстане, Сибири и на Дальнем Востоке, а через строительные батальоны — и в Советскую армию. Кстати, может быть, именно это и стало одной из причин возникновения и разрастания «дедовщины».

Другим отголоском этого «новостроечного синдрома» является воспринятая правительством Брежнева идея мобилизовать и использовать в интересах очередного «проекта века» значительные массы молодежи, привлекая их то романтикой, то заработками, то социальными благами в новых городах. А сталкивалась эта — уже другая молодежь — все с теми же проблемами, в основе которых лежала непродуманная экономическая политика советского государства.

И стояли, разрушаясь в 90-е годы, эти города, откуда давно ушли бывшие комсомольцы и их дети, оставив за ненадобностью все, что строили.

Стоит отметить, что в наше время в связи с улучшением жизни в стране происходит возрождение этих городов, куда приходит большой и средний бизнес.

Массовое насилие на улицах 90-х годов, зарождение и существование многочисленных группировок словно с кальки сняты с этой истории, действие которой происходило в 70-е годы в Казани. О пугающем «казанском феномене» страна заговорила в начале 80-х. Мальчики из небогатых семей делят асфальт. До крови, до смерти.

Уличные группировки Казани заявили о себе в начале 70-х. Тогда в дежурную часть МВД начала поступать информация о странных, коротких, буквально минутных драках «стенка на стенку»; о подростках в одинаково зловещей униформе — черных телогрейках, шапочках-«петушках» (зимой — завязанных под горло ушанках), со значками на груди. Тогда же началась эпопея осознанных действий милиции против группировок.

Стычки молодежи были не новы. Новостью стало другое: мальчишеский кодекс чести сменился кодексом силы, подавления, запугивания и жестокости.

Уголовный розыск знал про «Тяп-Ляп» задолго до их «жесткого рейда». Но беда в том, что право открыто говорить о групповой преступности появилось нескоро. А пока само государство дало группировкам время и возможность встать на ноги, хотя и начинающему оперативнику было понятно: чем дольше действует банда, тем сложнее ее ликвидировать.

«Тяп-Ляп» не была хаотичным образованием. Напротив, это была четко организованная группа, построенная по принципу боевых дружин: здесь были свои командиры, их замы. Боевики делились на «пятерки» и знали только свое окружение, но никак не «высшее руководство». Такая была конспирация! Верхушка «Тяп-Ляпа» собрала «пехоту» в единый кулак.

Железный закон группировки гласил:

Не курить, не пить, в беде не бросать.

Обязательно проверять силу воли (если первый удар в лицо или туловище не валил с ног, то кандидат считался прошедшим отбор).

Постепенно государство выпускало из рук организующие и карательные функции, за правдой и реальной защитой простые люди шли не к участковому. Шли к соседу — крепкому, авторитетному пареньку, за которым — десятки, а то и сотни «братков».