В ее гостиных, расположенных на вилле Сопрамонте, встречались писатели, художники, журналисты и ученые. Об этом вспоминал один из завсегдатаев салона баронессы, историк и поэт Антонио Пранцелорес – впоследствии активный участник инсбрукских событий и соратник Баттисти. Украшением салона баронессы были и просвещенные итальянки, с которыми баронесса обсуждала не только искусство и политику, но и свои кулинарные рецепты. Занималась баронесса и благотворительной деятельностью, полагая, что Церковь уделяет этому недостаточно внимания. Однако такой публичный образ жизни едва ли отвечал католическим канонам поведения женщины. Дамы, посещавшие салоны, воспринимались как светские львицы и аристократические кокетки. Это и могло послужить причиной нападок священника. Впрочем, и свекровь Эрнесты, графиня Виттория, белоручкой отнюдь не была, она писала вполне профессиональные пейзажи и натюрморты, которые сегодня находятся в музее Роверето.

Но публикация, о которой говорит историк Ридли, не проясняет один момент: как такой материал мог появиться в газете, издаваемой политически и человечески корректным Де Гаспери. Скорее всего, причина в том, что в 1905 году епископ Эндричи поручил своему помощнику Де Гаспери курирование христианского печатного органа «Католический голос» («La Voce cattolica»), и тому было просто не до своей собственной газеты.

Джаспер Ридли так комментирует этот момент: «После статьи в “Иль Трентино”, где делались грязные намеки на жену Баттисти, Муссолини бездоказательно прошелся в “Л’Авенире дель лавораторе” относительно морали одного священника, активного деятеля католической партии. 29 мая Муссолини предстал перед трентским судом за клевету на священника и был приговорен к штрафу в 30 крон или трехдневному заключению.

Почти сразу после уплаты штрафа он был вновь привлечен к суду за статью в “Иль пополо”, обвинявшую трех католических священников в сексуальных домогательствах и хищении денег из церковного фонда. 5 июня Баттисти, как издатель газеты, был приговорен к семи дням заключения, а Муссолини – к трем. На этот раз без замены штрафом. Но Муссолини опротестовал этот приговор, и 9 июня апелляционный суд отменил его»[143].

Впрочем, такое заступничество дуче впоследствии не помешало Эрнестине Баттисти, ставшей антифашисткой, полжизни бороться с преданным учеником ее мужа, порвавшим с идеями социализма и превратившимся в тирана для собственной страны. Но боролась она и с Де Гаспери, в котором видела вечного оппонента своего мужа и которому, очевидно, внутренне не могла простить еще и того, что, в отличие от Баттисти, он жив и управляет страной, за которую погиб ее муж. По-человечески Эрнесту можно понять: Де Гаспери, постоянно выступая против патриотических и милитаристских призывов Баттисти, получил в итоге именно то, за что его оппонент отдал жизнь. Судьбы этих двух уроженцев Тренто сложились весьма причудливо в плане исторической и человеческой справедливости, хотя вины тут ничьей не было.

* * *

А в 1904 году Альчиде Де Гаспери сам еще был юным студентом: он заканчивал факультет литературы и философии в Вене, переводил и комментировал «Фауста» Гёте и поэзию Шиллера. До получения степени доктора филологических наук ему оставался год. 19 июля 1905 года Де Гаспери защитит диссертацию на тему «Комические герои Карло Гоцци и их осмысление в Германии».

Даже этот выбор темы по-своему символичен, ведь Де Гаспери переводил и комментировал также Шиллера и романтиков «Бури и натиска». Остановил он свой выбор на Гоцци далеко не случайно: сам Де Гаспери по своей человеческой сути не был ни романтиком, ни человеком Рисорджименто. В этом молодом человеке, впоследствии возродившем Италию после фашизма, уже тогда виделся жесткий прагматик и целеустремленный «просветитель». Романтиком и человеком Рисорджименто был как раз Чезаре Баттисти. «Героем» или «злодеем» – в данном случае неважно. Он принимал радикальные решения и совершал ошибки, потому что ставил на карту все.

* * *

Впоследствии историки не раз пытались подытожить труды Де Гаспери, Баттисти и других политически активных жителей Трентино, создать монументальный труд об истории этого края, но каждый раз перед ними вставал один и тот же вопрос: каким образом социализм, имевший повсеместно в Европе интернацио-налистические корни, смог трансформироваться в свою полную противоположность именно в Тироле?

И в основе этого радикализма, интервенционизма и ультра-патриотизма всегда оказывалась личность Баттисти, которого после его смерти готовы были возносить и поливать грязью, боготворить и продавать на сувениры. Историки признают, что позиция Баттисти серьезно угрожала социализму в Южном Тироле, поскольку могла дезавуировать его и превратить в неосуществимую утопию. Неумение Баттисти договариваться со своими собратьями по партии австрийцами разваливало саму партию. Австрийские социалисты как раз придерживались традиционных для социализма интернационалистических взглядов, таким же был и левый Триест, где сформировался так называемый австромарксизм. Ученый Эрнесто Честан называл доктрину Баттисти «non tanto il socialismo, quanto l’irredentismo» – «не столько социализмом, сколько ирредентизмом». Но наиболее логичным кажется вывод своеобразного биографа Баттисти – журналиста Клауса Гаттерера, писавшего, что Баттисти тринадцать месяцев провел в Италии, и это сделало его радикальным централистом.

По словам австрийского журналиста, такое преображение на первый взгляд кажется немотивированным, основанным на эмоциях, но более тщательный анализ показывает, что речь идет в данном случае о психологическом феномене – разрыве в сознании Баттисти, выступавшего сторонником централизованной национально-административной автономии. Он боролся одновременно на двух политических фронтах – за Трентино и за Италию[144].

В 1993 году на свет появилась ассоциация «Società degli Studenti Trentini»[145]. Инициатором появления этого общества был ученик и соратник Чезаре Баттисти, Антонио Пиджеле. И если Баттисти можно назвать горячим сердцем социалистического движения Тироля, то Антонио Пиджеле – его неспокойной совестью.

Антонио Пиджеле (1871–20 сентября 1947), строгий юноша с античной внешностью, был на четыре года старше Баттисти, но казался моложе, и не только из-за профессорской бородки, которая придавала Чезаре солидность вожака стаи, но и из-за сложившихся между ними отношений «лидера» и «ученика». Все они тогда находились в тени вождя социалистической партии. Все, кроме доцента, а потом доктора права Лоренцони[146], у которого была своя харизма и свой индивидуальный путь. Он всегда поступал по-своему, и ему никто не давал советов.