Догрызая тушку последней зажаренной мыши, Гласс решил на следующий день остановиться раньше и вырыть ловушки в двух разных местах. Мысль о задержке, правда, по-прежнему его угнетала. Интересно, далеко ли он еще проползет, не нарвавшись на арикара? Он ведь на берегах Гранд, а дороги здесь не безлюдны. «Стоп, – одернул он себя. – Не загадывай наперед. Сегодня главное – дожить до завтрашнего утра. Завтра – до следующего».

Жарить было больше нечего, и Гласс перед сном из осторожности погасил костер.

15 сентября 1823 года

Перед Глассом посреди равнины вздымались два крутых холма, в узкий просвет между которыми уходила Гранд. Холмы Гласс помнил с тех пор, как путешествовал вверх по реке с капитаном Генри. Сейчас, когда он полз вдоль Гранд на восток, ландшафт становился все более однородным: даже тополиные рощицы уступали место равнинной траве.

Хью решил заночевать в том же лагере у холмов, где в прошлый раз останавливался Генри с отрядом, – вдруг там сохранилось что-нибудь ценное. А даже если нет – крутой берег под холмом защищает лагерь от непогоды, а с запада находят тучи и часа через два грянет гроза, так что чем быстрее туда доберешься, тем лучше.

По пути к лагерю он заметил выложенный из закопченных камней круг, недавнее кострище. Отряд в тот раз не разводил костров – значит, кто-то шел здесь позже. Хью остановился, снял со спины одеяло и сумку и напился из реки. За спиной укрытием нависал крутой берег, на реке в обе стороны – ни малейшего признака индейцев. Деревьев мало, не спрятаться. В желудке привычно заныло от голода, и Гласс прикинул, не устроить ли еще одну мышиную западню: добыть еды, но рискнуть тем, что его могут заметить. С тех пор как он поужинал мышами и сусликами, прошло уже две недели, и Гласс знал, что он просто барахтается на месте: не тонет, но и не приближается к надежному берегу.

В разгоряченную спину хлестнул холодный ветер, предвестник грозы. Гласс повернул от реки и пополз на верхушку высокого берега – посмотреть, скоро ли дождь.

От вида, открывшегося с гребня, захватило дух. Равнина кишела бизонами на добрую милю – тысячи их паслись за холмом. Один стоял шагах в пятидесяти, массивный и рослый, не меньше семи футов в холке. Косматая коричневая поросль на черном теле подчеркивала голову и плечи – такие мощные, что рога казались почти ненужными. Бизон, недовольный налетевшим вихрем, фыркнул и понюхал воздух. Сзади него самка, перевернувшись на спину, каталась по земле, поднимая клубы пыли, неподалеку мирно паслись еще с десяток самок с детенышами.

Впервые Хью повстречал бизонов еще в Техасе и с тех пор много видел их поодиночке и группами, однако всякий раз его охватывал почти благоговейный трепет – так величественны казались ему и бесчисленные бизоньи стада, и прерия, их породившая.

Сейчас на бизонов смотрел не один Гласс: за крупным самцом, стоящим на краю стада, и ближайшими самками следили восьмеро волков – стая, готовая напасть. Вожак, сидя у куста полыни, давно наблюдал за бизонами и выжидал, когда какая-нибудь группа отобьется от стада и ее можно будет окружить.

Вдруг вожак поднялся. Худое высокое тело на несоразмерных шишковатых ногах выглядело странно неуклюжим. Двое щенков играли у реки, взрослые волки спали – мирные, как дворовые псы. Стая скорее походила на ручных питомцев, чем на хищников, и только движение вожака их преобразило: в стремительном беге стала ясна их смертоносная мощь – не просто сила или гибкость тела, а слитная устремленность, неумолимая безжалостность стаи как цельного организма.

Вожак летел прямо в проход между стадом и отбившейся группой, стая позади него рассредоточилась по сторонам с военной четкостью, как солдаты в бою: даже щенки, судя по виду, осознавали важность дела. Бизоны отступили, вытолкнули в сторону детенышей и, прикрывая их спиной, повернулись к волкам ровным, плечом к плечу, строем. Главное стадо подалось прочь, разрыв становился все шире.

Бизон-великан ринулся на стаю, подцепил кого-то из волков на рог и отбросил на десяток шагов. Волки, грозно рыча, норовили вцепиться зубами в незащищенные бока, и остальные бизоны, подчиняясь инстинкту, бросились к стаду.

Волк-вожак успел вонзить зубы в заднюю ногу детеныша, и тот, сбитый с толку, оторвался от стада и побежал к обрыву над рекой. Стая, тут же почуяв ошибку, устремилась вслед. Детеныш, не разбирая дороги, с ревом летел вперед – и на обрыве свалился с кручи. Он попытался вскочить, однако перебитая нога подкашивалась, и когда он уперся ею в землю – переломилась окончательно, не выдержав веса. Детеныш упал наземь, и стая накинулась на добычу. Вожак, вонзив зубы в мягкое горло, сомкнул челюсти и перервал жертве глотку.

Гласс, лежа в сотне шагов, наблюдал за погоней со смешанным чувством страха и восхищения и радовался, что ветер дует в его сторону: значит, волки его не почуют. Стая принялась за пир – вожак и его волчица, вгрызаясь в мягкое подбрюшье, добывали лучшие куски, насыщались сами и давали поесть волчатам. Остальных они держали на расстоянии: если взрослый волк пытался подобраться к мясу, вожак отгонял его рыком или клацаньем зубов.

Наблюдая за волками и жертвой, Хью лихорадочно соображал. Детеныш родился весной и целое лето пасся на сочной траве прерий – теперь в нем было не меньше полутора сотен фунтов. Полторы сотни фунтов мяса! После двух недель скудного растительного пайка у Хью захватило дух. Поначалу он надеялся, что волки столько не съедят, однако туша таяла на глазах. Насытившиеся вожак с волчицей наконец отошли, таща за собой окорока для волчат, и на скелет набросились остальные четверо волков.

Гласс исходил отчаянием, не зная, что делать. Если сидеть и ждать – волки съедят тушу подчистую, и тогда ему по-прежнему питаться мышами и кореньями: они, конечно, поддерживают необходимые силы, но их добывание нещадно замедляет путь. За все время Гласс проделал миль тридцать, а то и меньше. Такими темпами добраться к форту Бразо до холодов – почти несбыточная мечта, а каждый день, проведенный на открытом берегу Гранд, только усиливает опасность попасться на глаза индейцам.

Организму нужны силы, и мясо – самое нужное средство их восполнить. Хью понимал, что бизонья туша попалась ему на пути не иначе как милостью провидения, оставалось лишь не упустить шанс.

Он окинул взглядом окрестности – не сгодится ли что-нибудь в качестве оружия. Камни, выброшенные рекой деревья, полынь… Сделать дубинку? Против волков она не поможет: размахнуться Глассу не под силу, и к тому же бить придется с колен, так что удар выйдет слишком легким. Полынь?.. Гласс припомнил яркий, хоть и недолговечный огонь, который давали сухие ветки. Может, смастерить факел?

Ничего другого не оставалось. Укрывшись от ветра позади толстого тополя, выброшенного под обрывистый берег паводком, Гласс вырыл в песке неглубокую ямку и принялся добывать огонь.

Он возблагодарил судьбу за то, что лук для розжига и круглый стержень у него уже есть. Правда, в сумке нашелся только один лоскут ружейной ветоши и последний комок рогозового пуха. Хью, еще раз взглянув на стаю, решил: будь что будет.