что уж лучше я пока тут поторчу. Хотя бы для того, чтобы помочь тебе до спальни добраться.

Ив в ответ как-то неопределенно махнула рукой, словно желая сказать: Оставайся, если хочешь, или уходи, мне все равно. Она снова жадно глотнула мартини и прилегла на диван. Я тупо смотрела в свой стакан. И вдруг она предложила:

– Может, ты мне что-нибудь почитаешь? Тинкер, например, поступил бы именно так.

– А ты хочешь?

– Сперва его чтение вслух просто с ума меня сводило. На обычный разговор у него, похоже, мужества не хватало. Но потом я привыкла.

– Ну, хорошо. А что тебе почитать?

– Все равно.

На столике для коктейлей высилась аккуратная стопка из восьми книг – большие внизу, поменьше наверху. Все в вызывающе ярких суперобложках, они были похожи на тщательно завернутые в пеструю бумагу рождественские подарки.

Я взяла ту, что сверху. Ни один уголок не был загнут, чтобы пометить нужную страницу, так что я начала почти сначала.

«Да, конечно, завтра просто отлично, – сказала миссис Рэмси. – Только встать тебе придется вместе с жаворонками».

Но ее сына эти слова невероятно обрадовали; казалось, все решено, экспедиция состоится, и до чудес, о которых он столько лет мечтал, оказалось рукой подать – всего лишь одна темная ночь и один день плавания[55].

– Ох, остановись, – сказала Ив. – Это просто ужасно. Что это такое?

– Вирджиния Вулф.

– Уф! Тинкер приволок домой столько романов, написанных женщинами, словно именно их-то мне и не хватало, чтобы на ноги встать. А мою кровать он ими прямо-таки обложил. Казалось, он меня замуровать хочет. А что, ничего другого там нет?

Я осмотрела корешки книг и вытащила один томик из середины.

– Хемингуэя хочешь?

– Ну, слава богу. Только не сначала, пролистай чуть дальше, хорошо, Кейти?

– И далеко пролистать?

– Да сколько хочешь. Только сначала не начинай.

Я наугад открыла страницу 104.

«Четвертый, тот рослый широколицый кубинец, который говорил с ним в баре, показался в дверях банка с томпсоновским автоматом в руках, и, когда он начал пятиться от двери, в банке протяжно и надрывно завыла сирена, и Гарри увидел, как дуло автомата задергалось, скок-скок, и услышал боп-боп-боп, дробное и глухое среди воя сирены»[56].

– Ну вот, это уже на что-то похоже, – сказала Ив, поправила подушку у себя под головой, улеглась поудобней и закрыла глаза.

Я прочитала вслух страниц двадцать пять. Уже на десятой странице Ив уснула, и я, наверное, могла бы остановиться, но я с удовольствием продолжала читать. Мне даже показалось, что, если начинать, скажем, все с той же 104-й страницы, проза Хемингуэя становится от этого еще более энергичной. Без первых глав все основные события воспринимались как некие наброски, а все диалоги превращались в иносказания, исполненные косвенных намеков. Третьестепенные персонажи оказывались на одной доске с главными героями и определенно превосходили их своим бескорыстным здравомыслием. Протагонисты даже не пытались на это ответить. Они, похоже, испытывали облегчение, освободившись от тирании навязанного им сюжета. Естественно, мне тут же захотелось перечитать подобным способом все книги Хемингуэя.

Я допила мартини и аккуратно, стараясь не звякнуть донышком, поставила пустой стакан на стеклянную столешницу.

На спинке дивана, где спала Ив, лежала белая шаль, и я прикрыла ее этой шалью, слушая ее ровное дыхание. Нет, думала я, ей больше не нужно искать своего Иисуса; он пришел сам и стал о ней заботиться.

Над баром висели четыре картины Стюарта Дэвиса[57] с изображенными на них заправочными станциями. Это, собственно, были единственные предметы искусства в комнате, однако основные цвета на них приятно контрастировали с черно-белой мебелью. Напротив бутылок со спиртным висела еще декоративная серебряная тарелка с маленьким окошечком и циферблатом; циферблат можно было повернуть, и в окошечке начинали перелистываться карточки цвета слоновой кости – примерно так на вокзале переворачиваются таблички на доске с расписанием поездов. На каждой карточке был рецепт какого-нибудь коктейля: мартини, Манхэттен, Метрополитен – щелк, щелк, щелк. Бамбук, Беннетт, Будуар – щелк, щелк, щелк. За стоявшей на переднем плане бутылкой джина я обнаружила четыре таких сорта виски, каких никогда не смогла бы себе позволить. Я налила себе самого старого из них и поплелась по коридору в глубь квартиры.

Первая комната справа была той самой маленькой столовой, где мы обычно ели. К ней примыкала кухня, отлично оборудованная, но крайне редко используемая. На плите стояли медные кастрюли без малейших следов копоти, на полках – керамические банки с надписями МУКА, САХАР, КОФЕ и ЧАЙ, все полные до краев.

За кухней находилась комната для прислуги. Судя по всему, Тинкер теперь обитал именно здесь. На стуле висела его майка-безрукавка, в ванной на полочке стояла в стакане его бритва. Над небольшим книжным шкафом висела довольно-таки примитивная, на мой взгляд, картина в духе соцреализма. На ней был изображен грузовой док и грузчики, явно собравшиеся на митинг протеста. У края толпы виднелись две припаркованные полицейские машины. На дальнем краю причала голубым неоновым светом горела вывеска: ОТКРЫТО ВСЮ НОЧЬ. Картина была, безусловно, не лишена достоинств, но в контексте данной квартиры можно было легко догадаться, почему ее сослали в комнату для прислуги. Книжный шкаф наполняли другие жертвы той же ссылки – детективные романы с лихо закрученными сюжетами.

Я повернула назад, снова прошла через кухню, затем через гостиную, где мирно спала Ив, и двинулась в противоположный конец коридора. Первая комната налево оказалась кабинетом. Стены, обшитые деревянными панелями, настоящий камин. Кабинет был размером с половину моей квартиры.

На письменном столе я обнаружила еще один весьма причудливый предмет в стиле ар-деко – сигаретницу в виде гоночного автомобиля. Надо сказать, что все эти дорогие серебряные безделушки – шейкер, каталог коктейлей, гоночный автомобиль – отлично вписывались в интернациональный стиль квартиры. Их отличала тонкая, почти ювелирная работа, и все они были, несомненно, предназначены для мужчины. Однако ни одна из этих вещиц не принадлежала к разряду тех изделий, какие Тинкер выбрал бы для себя сам. Их появление в этом доме предполагало вмешательство чьей-то еще неведомой руки.

Между двумя книжными стеллажами была стойка с небольшой коллекцией справочной литературы: словарь синонимов, латинская грамматика, безнадежно устаревший атлас. Там же я обнаружила и тоненькую книжку без названия на корешке. Оказалось, что это «Вашингтония». Надпись на первой странице свидетельствовала о том, что книга была подарена Тинкеру матерью на его четырнадцатилетие. В нее были включены все знаменитые речи Джорджа Вашингтона, расположенные в хронологическом порядке, и