Еще даже до начала представления заводь являла собой увлекательное зрелище: неисчислимое множество людей, бедных и богатых, толпящихся на волнорезах и теснящихся на плавучих трибунах, мерящихся силами в традиционной борьбе за лучшие места, главная прелесть которой состоит в полном отсутствии правил. Желтокурточники всегда присутствовали здесь в изрядном количестве, но скорее для того, чтобы пресекать самые бурные ссоры, грозящие перейти в кровавое мордобитие, нежели для того, чтобы предотвращать вообще любые беспорядки. Ежемесячные цирковые представления были чем-то вроде шумной, буйной общегородской гулянки, которую герцог охотно оплачивал из собственной казны, ибо подобные мероприятия давали народу возможность выплескивать накопленную агрессию и утолять низменные страсти безопасным для властей образом.

Шелковый навес беседки уже не спасал от палящего зноя предполуденного солнца, а «имбирный огонь» лишь усугублял положение Локка и четы Сальвара, которые неспешно потягивали из своих бокалов, глядя сквозь дрожащее жаркое марево на тысячи каморрцев, постепенно заполнявших многоярусные барки для простого люда. Конте приготовил для своих хозяев такие же напитки (хотя, возможно, с меньшим количеством имбирного масла), но подал их «Грауманн», как предписывали правила каморрского этикета в подобных обстоятельствах. Локк уже наполовину опустошил свой бокал; выпитое ощущалось тяжелым горячим комом, распирающим желудок, и жгучим жжением в горле, до боли памятным.

– Итак, о деле, – наконец промолвил он. – Вы оба чрезвычайно добры к нам с Грау. И в отплату за вашу доброту я готов поведать, с каким поручением прибыл в Каморр. Давайте поговорим об этом, если вы не против.

– У вас никогда еще не было столь внимательных слушателей, господин Фервайт!

Наемные гребцы уже завели барку дона Сальвары в заводь, и теперь роскошный плавучий сад приближался к выстроенным полукругом баркам попроще, на иных из которых толпились дюжины, а то и сотни гостей. Глаза молодого аристократа горели жадным любопытством.

– Так поведайте же!

– Ни для кого не секрет, – со вздохом сказал Локк, – что королевство Семи Сущностей трещит по швам.

Супруги Сальвара невозмутимо потягивали из своих бокалов, не произнося ни слова.

– Эмберленский кантон держится в стороне от борьбы за власть. Но граф фон Эмберлен и Черный стол стараются – всяк по-своему – завлечь нас на губительный путь.

– Черный стол? – переспросил дон Лоренцо.

– О, прошу прощения. – Локк отпил очередной крохотный глоток из бокала, и огненная струйка вновь скользнула по языку. – Черным столом у нас называется совет из самых влиятельных эмберленских торговцев, в число которых входят и мои хозяева, бель Аустеры. Они заправляют всеми делами в Эмберлене, за исключением военных и налоговых. И все они до смерти устали от графа, устали от Торговых гильдий других шести кантонов, устали от бесконечных ограничений. Эмберлен богатеет за счет новых способов торговли и предпринимательства. А старые гильдии для Черного стола что камень на шее.

– Странно, что вы говорите «для Черного стола», а не «для всех нас», – заметила донья София. – Это существенно?

– Вы в самую точку попали, сударыня. – Еще один крохотный глоточек; несколько мгновений притворного волнения. – Дом бель Аустеров признает, что гильдии себя изжили, что торговые правила минувших веков, закрепленные гильдейским законом, подлежат пересмотру. Но мы далеко не уверены… – Локк снова отпил из бокала и поскреб в затылке. – Далеко не уверены, что… гм… графа фон Эмберлена следует низложить, когда он покинет кантон со своим войском, чтобы выступить на стороне своих кузенов в Парлее и Сомнее.

– Святые Двенадцать! – Дон Сальвара потряс головой, словно не веря своим ушам. – Да не может быть, чтобы они это серьезно! Ваш кантон меньше Каморрского герцогства! И с двух сторон открыт с моря! Там же невозможно держать оборону!

– Тем не менее подготовка ведется. Годовой оборот торговых и банкирских домов Эмберлена вчетверо превышает доходы самого богатого после него кантона в Семи Сущностях. Черный стол видит в этом залог успеха. Да, деньги действительно дают дополнительные возможности, и немалые, но Черный стол ошибочно полагает, будто они являются силой сами по себе. – Одним длинным, медленным глотком Локк осушил бокал до дна. – Так или иначе, через два месяца разразится гражданская война. Кто придет к власти, предсказать невозможно. Страды и Дворимы, Разулы и Стриги – все сейчас точат ножи и муштруют солдат. А эмберленские купцы в эту самую минуту готовятся арестовать оставшихся аристократов, пользуясь отсутствием герцога. Заручиться поддержкой флота. Начать рекрутские наборы среди «свободных граждан». Сколотить отряды наемников. Одним словом, они сейчас попытаются отделиться от Семи Сущностей. Неминуемо попытаются.

– И какое именно отношение имеет ко всему этому ваш приезд в Каморр?

Донья София сжимала бокал с такой силой, что костяшки побелели. Она сразу поняла, что означает рассказ Фервайта. Грядет большая война, крупнейшая за последние несколько веков. Кровопролитная гражданская война, возможно сопровождаемая хозяйственной катастрофой.

– По мнению моих хозяев, бель Аустеров, у трюмных крыс нет возможности встать к штурвалу корабля, несущегося на рифы. Но они запросто могут сбежать с корабля.

Посреди Плавучего цирка в воде стояло множество высоких железных клеток. Многие из них служили опорами для деревянных площадок, на которых размещались артисты, жертвы, бойцы и служители. В нескольких особенно прочных клетках зловеще кружили темные силуэты, смутно различимые в полупрозрачной серой воде. Вокруг вереницей двигались большие весельные лодки с помостами, где выступали «веревочные» танцоры, метатели ножей, акробаты, жонглеры, силачи и прочие диковинные артисты. Возбужденные крики зазывал с длинными медными рупорами отражались от водной глади слабым эхом.

Начиналось каждое представление с Искупительных боев, в которых мелкие преступники из Дворца Терпения могли сразиться с заведомо более сильным противником в обмен на сокращение тюремного срока или незначительное улучшение условий содержания. И сейчас могучий мускулистый никавеццо («карающая рука»), один из герцогских гвардейцев, уже избивал своих несчастных жертв. Он был в черных кожаных доспехах с блестящим стальным нагрудником и в стальном шлеме, украшенном гребнем из свежеотрезанного плавника гигантской летучей рыбы. Чешуйки и иглы ярко посверкивали на солнце, когда солдат переступал взад-вперед, с видимой небрежностью нанося удары окованной дубинкой.

Никавеццо стоял на маленькой, но прочной и устойчивой площадке, а вокруг него, на расстоянии вытянутой руки, теснились круглые шаткие плотики, на которых кое-как удерживались два десятка тощих, грязных узников, вооруженных палками. Возможно, они и справились бы со своим облаченным в доспехи мучителем, когда бы набросились на него всем скопом, но похоже, действовать совместными усилиями бедолаги просто не умели. Приближаясь к никавеццо поодиночке или по двое, по трое, они один за другим получали сокрушительный удар дубинкой по голове и падали в воду. Служители на маленьких лодках быстро вытаскивали бесчувственных узников из воды, пока те не пошли ко дну: герцог в великом своем милосердии требовал по возможности предотвращать смертельные исходы в Искупительных боях.