их ожидали тепло и роскошь, и если бы он заранее знал истинную цель Дрейка, то предпочел бы «быть повешенным в Англии, чем пускаться в это плавание». Джон Винтер, самый молодой член триумвирата, пришел в ярость, увидев, как Фрэнсис Дрейк самовольно забирает с «Мэри» запасы вина, которых хватило бы «для внезапно объявленного двухлетнего плавания».

Итак, им предстояло пересечь Атлантический океан. Корабли должны были пройти не менее пяти тысяч миль. Команду, осознавшую, какое расстояние им придется преодолеть, охватило беспокойство. Как они туда доберутся? И как они вернутся домой?

В то время в распоряжении у мореплавателей было три главных инструмента: астролябия, квадрант и компас. Астролябия позволяла определить географическую широту, измерив угол между горизонтом и Полярной звездой, неизменно расположенной менее чем в одном градусе от Северного полюса мира (точнее, проекции географического полюса на небесную сферу). Астролябия Елизаветинской эпохи представляла собой латунное кольцо с визирным устройством, которое называлось алидада. Пользователь поворачивал алидаду, чтобы увидеть в ней звезду, и определял высоту по шкале, выгравированной на кольце. Это была непростая задача, которую к тому же нередко осложняла корабельная качка. Ошибки случались часто, но от этого не становились менее опасными. Отклонение от нужной широты всего на один градус могло увести корабль в сторону на 60 морских миль – более чем достаточно, чтобы дело кончилось его гибелью. Чтобы свести эту проблему к минимуму, измерение широты обычно проводили одновременно два моряка с помощью двух разных астролябий.

Квадрант, имеющий форму четверти круга и изготовленный из дерева или латуни, позволял измерить высоту Полярной звезды, наблюдая за ней через отверстие и считывая показания с помощью отвеса, пересекающего шкалу, выгравированную на внешнем краю дуги. Поскольку крайне важная для навигации Полярная звезда нередко была скрыта от глаз за горизонтом, а в Южном полушарии вообще не видна, лоцманы пытались получить нужные сведения, объединяя данные, полученные с помощью нескольких разных инструментов, хотя все они были далеки от идеала. Наконец, капитаны и лоцманы вели таблицы склонений (разницы между магнитным севером и истинным севером) и астрономические карты расчетных высот солнца над экватором в полдень на каждый день года. Эти драгоценные записи строго охранялись.

Моряки пользовались магнитным компасом, изобретенным китайцами еще в XI в. Первоначально китайский компас выглядел как миска с водой, в которой плавала деревянная рыбка с намагниченной иголкой. Стрелка компаса, как позже узнали европейские моряки, всегда указывала на север. Типичный компас XVI в. состоял из намагниченной стрелки, прикрепленной к нижней стороне круглой карточки с обозначенными на ней сторонами света. Круговая шкала (компасная роза) состояла из 32 отметок, удаленных друг от друга на 11,25 градуса (норд, норд-тень-ост, норд-норд-ост и так далее). Моряки наизусть знали все компасные румбы, то есть умели перечислять все отметки в направлении по часовой стрелке. Картушка компаса крепилась на шарнирах, что позволяло ей оставаться на одном уровне независимо от движения корабля. Стрелка свободно вращалась отдельно на латунном штифте. Весь механизм помещался в ящик, прикрепленный к нактоузу (неподвижной тумбе на палубе перед штурвалом). Неподалеку хранили магнитный камень или кусок обычной магнитной железной руды, чтобы при необходимости снова намагнитить стрелку компаса.

В отличие от современного компаса, магнитный компас не всегда указывает на истинный север. Магнитный полюс находится не точно на вершине мира, а приблизительно в регионе канадской Арктики. Моряки во времена Дрейка знали об этом затруднении, поэтому приблизительно определяли расположение истинного севера по Полярной звезде и старались уточнить показания компаса с помощью других инструментов. Но попытки устанавливать под разными углами картушки и стрелки компасов не помогали делу, а ненадежные морские карты только усугубляли навигационную путаницу. В силу всех этих причин опытные местные лоцманы, хорошо знакомые с морями и течениями в той или иной части света, имели большую ценность для такого человека, как Дрейк.

Для измерения времени моряки использовали песочные часы. В море сутки делились на шесть отрезков по четыре часа, которые называли вахтами. Стоящий на вахте юнга следил за рассчитанными на полчаса песочными часами и каждый раз, когда песок из верхней колбы высыпался, переворачивал их и подавал сигнал голосом или бил в колокол, отмечая, сколько прошло времени. Поскольку зернистость песка влияла на скорость потока, для большей точности обычно использовали несколько склянок. Малые корабельные склянки нередко использовали для определения скорости корабля. Главную роль в этом процессе играл лаг – обычный деревянный брусок на конце веревки с завязанными через одинаковые промежутки узлами. Моряк бросил лаг с кормы и по мере удаления корабля пропускал веревку с узлами сквозь пальцы. Каждый раз, почувствовав проходящий сквозь пальцы узел, он громким голосом подавал сигнал другому матросу, дежурившему рядом с минутными склянками, и продолжал вслух считать количество узлов до тех пор, пока в склянках не закончится песок. После этого с помощью простых арифметических подсчетов моряки определяли скорость корабля в узлах, или морских милях в час. Сходную функцию выполнял лотлинь – свинцовая гирька, привязанная к концу веревки с равномерно завязанными на ней узлами или повязанными через равные промежутки лоскутами цветной ткани. Гирьку выбрасывали за борт, позволяя ей опуститься на морское дно, и по отметкам на веревке измеряли, на какой глубине находится корабль. Полагаясь на эти примитивные тактильные средства измерения, Дрейк собирался плыть из Плимута не только в Кадис, на Кабо-Верде или через Атлантический океан, но и вокруг всего света.

О том, как тяжела жизнь на море, знали все. «Ни один человек, достаточно сообразительный, чтобы попасть в тюрьму, не пойдет в матросы, – заявлял Сэмюэл Джонсон. – Ибо быть на корабле – все равно, что быть в тюрьме, вдобавок рискуя утонуть». На кораблях, наполненных без пяти минут арестантами, царили теснота, шум, грязь и полное отсутствие гуманизма. Личного пространства не существовало – его отдаленное подобие можно было найти лишь в столь же тесной, но хотя бы полузакрытой от остальных капитанской каюте. Опасности подстерегали повсюду. Карабкающиеся по вантам матросы при резком движении корабля могли упасть на палубу или сорваться в море – при этом плавать умели очень немногие. В зловонном пространстве под палубой людей швыряло из стороны в сторону, словно тряпичные тюки. Плавание в шторм представляло собой отдельное испытание. Корабль окружали волны высотой от 6 до 12 метров, шквальный ветер осыпал острыми, как иглы, каплями дождя. Даже самые опытные матросы могли не удержаться на ногах и извергали содержимое желудков, когда волны швыряли корабль из стороны в сторону, заливали палубу и рвали снасти. В самую дурную погоду бушующие волны одна за другой поднимались высоко