– Отчего люди не летают? – уныло спросил Бабкин.

Мы засмеялись. Меня окатило редкое чувство педагогического всесилия, я понял, что именно сейчас должен поставить точку в нашем споре, такую точку, которая запомнится и, может быть, станет отправной в дальнейшей жизни моих учеников:

– Однажды великий древнегреческий философ, слава которого гремела до самой ойкумены, прогуливался в окружении учеников по садам Ликея. Тогда занятия проводились в форме прогулок…

– Жили же люди! – восхитился Бабкин.

– …Так вот, – продолжил я, – в самый разгар учёной беседы к ним подошёл богатый виноторговец и насмешливо проговорил: «Послушай, мудрец, у меня нет умных мыслей, но у меня есть золото, у меня нет знаний, но у меня есть красивые рабыни, у меня нет красноречия, но у меня есть сладкое красное вино, – и стоит мне только крикнуть, как все твои ученики перебегут ко мне! Не веришь?» – «Охотно верю, – спокойно ответствовал философ, – потому что твоя задача намного легче: ты тянешь людей вниз, а я стараюсь поднять их вверх!..»

Я вдохновенно вышагивал по классу и в самый патетический момент заметил, что Челышева и Обиход меня не слушают, а перешёптываются, склонившись над машинописной страничкой. Точным и изящным движением я изъял посторонний текст, отвлекающий учеников от занятий, и проследовал к столу. Замучили эти девичьи тесты: какой киноактёр вам нравится, что вы больше цените в мужчине, можно ли выходить замуж в чёрном платье?.. Ладно, разберёмся потом, а сейчас самое главное – не потерять стратегическую инициативу!

– Ивченко совершенно правильно отметил, – заговорил я, – что многие недостатки, описанные великим художником, живы и по сей день, а избыть их можно только кропотливым трудом. Так давайте начинать с себя, давайте по-настоящему работать на своём месте, потому что тех, кто только жалуется, философствует и пьёт водку, предостаточно. Давайте мы будем другими.

– Если будем, то давайте! – простенько поддержал меня выдохшийся Бабкин.

– Через тридцать секунд собираю письменные ответы. Время пошло! – совершенно другим, приказным тоном сообщил я, сел за стол и положил перед собой конфискованную страничку. На стандартном листочке чисто и ровненько было напечатано:

«Заведующему Краснопролетарским

районным отделом

народного образования

тов. Шумилину Н.П.

Уважаемый Николай Петрович!

К Вам обращаются учащиеся 9-го класса 385-й школы. В нашем классе произошёл возмутительный случай: учитель физики Лебедев М.Э. пытался ударить ученика Кирибеева В.М., который, в свою очередь, пытаясь защититься, нечаянно задел Лебедева М.Э. по лицу.

Директор школы Фоменко С.Ю., поддерживающий с Лебедевым М.Э. внеслужебные отношения, во всем обвиняет Кирибеева В.М. и планирует его исключение из школы с последующей отправкой в колонию для несовершеннолетних.

Просим Вас разобраться и восстановить социальную справедливость».

А дальше шли подписи: аккуратно выведенные и торопливо нацарапанные, витиеватые, серьёзно продуманные монограммы и неудобочитаемые закорючки… Вот тебе и точка отсчёта для будущей жизни! Вот тебе и сады Ликея! Я нашёл подпись Ивченко и поглядел на шефа-координатора, но он напряжённо уставился в окно.

– Что это за подмётное письмо? – с плохо сыгранной иронией спросил я.

– А разве мы не имеем права?! – вскинулась Челышева.

– Имеете… Прав у вас много! Только чего вы добиваетесь?

– Социальной справедливости! – сообщил Расходенков.

– И кто же так хорошо владеет деловым слогом? – с издёвкой поинтересовался я.

– А у нас была «рыба»! – беззаботно сообщил Бабкин. – Между прочим, вы обещали рассказать про «рыбу»!

– В другой раз. А эту бумагу вы отдадите мне сами. И надеюсь, никто никогда не узнает об этой эпистолярной подлости! – для убедительности я хлопнул ладонью по письму и направился к двери.

– А письменные ответы? – крикнул вдогонку Расходенков.

– После звонка принесёте в учительскую, – ледяным голосом распорядился я.

Выйдя в коридор, я почему-то вспомнил, что у Елены Павловны сегодня выходной день, и ощутил в душе совершенно космическое одиночество.

Весь следующий урок я был удручён и рассеян. На большой перемене Полина Викторовна и Евдокия Матвеевна, ориентируясь на публику, повели тонкую беседу о том, что вчерашнее кошмарное происшествие тесно связано со стилем руководства, воцарившемся в педагогическом коллективе за последние два года. Они явно надеялись, что в спор вступит с утра взвинченная Алла и можно будет хорошенько встряхнуться и настроиться на учебно-воспитательный процесс. Однако Умецкая не обращала внимания ни на них, ни на меня, зато заглянувшая в учительскую Клара Ивановна, к всеобщему изумлению, отчитала интриганок холодно и жестоко.

Видя мою печаль и связывая её с отсутствием Казаковцевой, чуткий и отзывчивый Борис Евсеевич решил меня расшевелить и стал обстоятельно разъяснять, почему в условиях всенародной борьбы с процентоманией и приписками вывести ученику «двойку» за полугодие невозможно. Судите сами, ставить неудовлетворительный балл никто не запрещает, но в таком случае от учителя требуют план индивидуальной работы по ликвидации пробелов в знаниях пострадавшего ученика. Для наглядности Котик привёл пример: допустим, вы селянин, и на вашем каменистом поле не всходит и не может взойти злак, тогда вас заставляют пахать и орошать неблагодарную почву до тех пор, пока вы не вырастите урожай или на худой конец не отрапортуете об этом. Тогда в классном журнале появляется «тройка», а в голове у питомца остаётся прежний вакуум.

– Так что, – подытожил Борис Евсеевич, – оставь надежду всяк сюда входящий… Приписки начинаются в школе, остальное – только следствие…

Нашу содержательную беседу прервал запыхавшийся завхоз Шишлов, он звал меня к директору.

Стась стоял, опершись руками о крышку стола, наклонив голову и подавшись вперёд, точно спринтер, приготовившийся к старту. На стуле перед ним раскинулся широкоплечий, бородатый гражданин в сером твидовом пиджаке.

– Так что вы от меня хотите? – вопрошал Стась.

– Справедливости, Станислав Юрьевич, социальной справедливости! – отвечал посетитель, при этом рот у него заметно кривился вбок, как у некоторых певцов.

Фоменко выпрямился, обречённо вздохнул и представил нас друг другу. У могутного Валерия Анатольевича Расходенкова, младшего научного сотрудника малоизвестного НИИ, оказалось мягкое и очень осторожное рукопожатие.

– Наслышан, наслышан, – сообщил мне активный родитель. – Ну, и как ваш Пустырев поживает? Гена каждый вечер рассказывает! Если найдёте роман, я первым, как говорится, забил почитать!

– Можем не найти, – ответил я.