– Перенесите его в спальню, положите на кровать, – говорю. – А я сей же час письмо императрице напишу. Бог милостив, матушка-императрица тоже, – обойдётся как-нибудь…

Письмо я написал и наверняка знаю, что императрица всю жизнь хранила его в секретном ящике – оно ей полное оправдание в смерти супруга давало. В письме было сказано так: «Не знаю, как беда случилась, но Пётр Фёдорович заспорил за столом с князем Фёдором Барятинским, – не успели их разнять, а императора уже не стало. Сами не помним, что делали, все до единого виноваты, пьяны были, но никто не думал поднять руку на государя! Повинную тебе принёс – и разыскивать нечего. Погибли мы, когда ты не помилуешь – прогневили тебя и погубили души навек».

Кары никакой нам не последовало, напротив, князь Барятинский был пожалован императрицей в камер-юнкеры и получил двадцать четыре тысячи рублей; далее Екатерина произвела его в камергеры, тайные советники, а потом – в гофмаршалы.

О смерти императора Екатерина народ оповестила манифестом, в котором внезапную кончину Петра Фёдоровича объяснила прежестокими коликами от гемороидического приступа. Верил ли кто в это, не знаю, тем более что когда тело императора в Петербург привезли и выставили в Александро-Невской лавре для прощания, лицо было чёрным и опухшим. Впрочем, долго рассматривать не давали – офицер, тут находящийся, командовал: «Поклониться и сразу идти в другие двери!».

Императрица на похороны не пришла, а погребли императора в той же Александро-Невской лавре, так как в императорской усыпальнице Петропавловского собора хоронили только коронованных особ, а уродец наш короноваться не успел. После кончины императрицы сын её Павел прах отца своего в Петропавловский собор перенёс, посмертно короновал и рядом с Екатериной захоронил; мне тоже в этой церемонии участвовать пришлось, но это уже другая история.

* * *

После смерти императора кое-кто стал на меня косо поглядывать, иногда я слышал шепот за спиной: «Цареубийца!» Ну, что же, пусть так – разве я первый и единственный, кто поднял руку на царя? С древности до наших дней царей убивали, и дальше будут убивать: такая уж это должность – быть царём.

Однако разговоры за моей спиной не только от высокого негодования возникали – чаще завистью были они побуждаемы. Ну, как же – вон на что Орловы дерзнули, и вот что приобрели!

Особенно зависть усилилась, когда пошли слухи, что императрица замуж за Григория собралась – тут целый заговор составился! Возглавил его Федька Хитрово, которого мы за своего считали: до переворота он служил ротмистром в Конной гвардии, а там наших мало было, – если бы не Федька, да ещё Потёмкин, который тогда был вахмистром, вряд ли конногвардейцы к нам присоединились бы. Императрица этого не забыла и обоих одарила: Федька восемьсот душ крестьян получил, Потёмкин – четыреста. Помимо этого, каждому дано было по десять тысяч рублей, а кроме того, и тот и другой были переведены ко двору, в камер-юнкеры.

Но им показалось мало; Потёмкин от тоски в монахи хотел уйти, в то же время глаза лишившись при лечении у какого-то знахаря и получив отсюда обидное прозвище «Циклоп». Григорий при дворе его склонил остаться: Потёмкин чужим голосам удивительно подражал и этим искусством императрицу забавлял – хорошо же он после брату моему отплатил, став новым Григорием при Екатерине!..

А Федька Хитрово решил, ни много, ни мало, всех нас, Орловых, перебить, Екатерину с трона свести, а на её место посадить Иоанна Антоновича, узника шлиссельбургского. Первый пункт такового плана большое сочувствие вызвал у многих важных персон при дворе, но о втором и третьем они и слышать не хотели. Тогда Федька начал сообщников среди менее значительных персон искать и обратился к камер-юнкерам Несвицкому и Ржевскому, – однако они, его выслушав, тут же донос в Тайную экспедицию написали, а Ржевский, этим не удовольствовавшись, ко мне прибежал и лично всё доложил.

– Федька ведь брат твой двоюродный? – говорю я Ржевскому, выслушав его. – Не жалко брата под топор подводить?

– Я матушке-императрице присягал, а не Федьке, – отвечает он.

– Да, – соглашаюсь я, – разве ты сторож брату твоему?..

Тайная экспедиция розыск учинила, Федьку Хитрово арестовали. Начальник Тайной экспедиции Василий Суворов, отец нашего будущего генералиссимуса, протоколы допросов Федьки мне для ознакомления прислал, особливо одну фразу выделив: «Первым мы Алексея Орлова убить намеревались. Григорий Орлов глуп, а брат его Алексей больше всего делает: он всему причиной».

Я поехал в Тайную экспедицию: уж очень хотелось в глаза Федьке посмотреть – мы с ним хорошо знакомы были, кутили вместе не раз и в перевороте заедино головами рисковали.

Вхожу в комнату, его допрашивают; завидев меня, пал он передо мною на колени и стал прощения просить:

– Бес попутал, Алексей Григорьевич! Кровь в голову бросилась, когда узнал, что императрица замуж за Григория собралась. Если уж она решила замуж идти, то вольна взять владетеля или принца крови, а Гришка разве может быть императором, сам посуди? Один из вельмож наших, знаешь, что сказал? «Готов служить Екатерине Романовой, но графине Орловой служить не буду».

– Я на тебя зла не держу, – отвечаю, – обидно лишь, что ты нашу былую дружбу предал. В остальном пусть государыня-императрица твоё дело рассудит.

Позвал я Суворова и говорю ему:

– Я тебе советовать, Василий Иванович, не смею: ты человек опытный, сколько лет уже сыском занимаешься. Однако какой из Федьки заговорщик – болтовня одна с пьяных глаз, от зависти, что Орловы императрицей столь обласканы. На каждый роток не накинешь платок, а «слово и дело» покойный император Пётр Фёдорович, слава Богу, отменил, – хоть какая-то от него польза была.

– Разберёмся, Алексей Григорьевич, – сказал Суворов. – Я доклад матушке-императрице со всем беспристрастием составлю.

Василий Иванович Суворов, глава Тайной экспедиции, отец Александра Васильевича Суворова

Верно, разобрался он в сем деле до тонкостей и отписал императрице, что заговор был несерьёзный, никаких последствий иметь не мог. От затеи свести с трона Екатерину они в самом начале отказались и только на Орловых злобой исходили. Императрица решила дело замять и запечатала следственные бумаги о Федьке в особый конверт с собственноручной надписью: «Не распечатывать без докладу». Федьку Хитрово сослали в его имение, что, впрочем, равносильно смерти для него стало: зачах он там и умер через несколько лет.

Замуж за Григория императрица не пошла, отступила, однако Иоанн Антонович оставался для неё, да и для нас, как бельмо в глазу. Но здесь случай помог. Служил в охране Шлиссельбургской крепости подпоручик Василий Мирович – потомственный бунтовщик, его дед к Мазепе и Карлу шведскому перекинулся; отец с поляками стакнулся и в Сибирь был сослан. Сам Мирович считал себя императрицей обиженным, хоть ничего для неё не совершил, – и вот взбрело ему на ум Иоанна Антоновича освободить и на трон вновь возвести. Подговорил солдат, обещая им в случае удачи такие милости, каких и Орловы не видели; они взбунтовались и пошли Иоанна Антоновича освобождать.