– Очень поэтично! – сквозь зубы похвалила я, на бегу споткнувшись о свежеокрашенную оградку и с трудом подавив порыв непоэтично выругаться.

Медленно сохнущая вонючая краска, которую у нас в России называют «серебрянка», оставила след на моих лаковых туфлях. Я стерла его носовым платочком буквально на бегу.

Мы с мсье Эженом пересекли погост с неприличной скоростью и затормозили у свежей могилы.

На земляном холмике не имелось никаких опознавательных знаков, только лежали два букета. Один был составлен из невзрачных полевых цветов и больше походил на тощенький веник, зато другой был так хорош, что сам Паганини мог позвидовать! С десяток крупных белых роз на длинных стеблях, бутоны еще не вполне развернулись.

– О-о-о? – При виде роскошного розового букета мсье Эжен приятно удивился. – Утром тут этого не было!

– А что было?

– Вам рассказать или лучше показать?

Мсье смотритель взглянул на меня с хитрецой, и я мгновенно догадалась:

– У вас был фотоаппарат и вы сделали снимки?

– Я подумал, что журналисты, опоздавшие на похороны, могут заинтересоваться фотографиями, – признался хитрец.

Тогда я прямо спросила:

– Сколько?

– Вам только посмотреть или опубликовать?

– Для начала только посмотреть, а там подумаем, – уклончиво ответила я.

Отправляясь на кладбище, я не планировала делать покупки, потому не располагала большим запасом наличных.

Смотреть и думать пошли в контору смотрителя. Это оказался аккуратный маленький домик, оснащенный как офис средней руки. Администрация обеспечила мсье Эжена телефоном и компьютером, подключенным к сети Интернет, а также принтером и даже сканером. К сожалению, фотоаппаратура была личной собственностью мсье Эжена и к поколению цифровой техники не принадлежала: «мыльница» оказалась допотопной, пленочной.

– Но я сразу же послал мальчика в фотоателье, и мне уже напечатали фотографии! – похвастался мсье Эжен. – Пожалуйста, посмотрите. Если пожалаете, я продам вам снимки. Или даже негативы, хотя это будет дороже.

Он вручил мне небольшую пачку глянцевых фотографий.

Уже по тому снимку, который оказался сверху, я уверенно оценила утренние похороны как нищенские, а авторскую манеру самодеятельного фотографа как бездарную. Мсье Эжен явно не имел никакого представления о законах композиции, да и возможности своей техники сильно переоценивал, снимая то против света, то на предельном приближении. Линия горизонта на снимках была завалена, фокус плавал, а кое-где в объектив, образовав на снимке темное пятно, заехал палец горе-фотографа. Большая часть фотографий мсье Эжена заслуживала незамедлительного, без всяких почестей, захоронения в ближайшей мусорной корзинке.

Но один снимок задержал мое внимание надолго.

Я выросла в курортном местечке у теплого моря, где редко случались холода, поэтому в детстве лютых морозов не знала и однажды в студеную зимнюю пору очень больно за это свое незнание поплатилась, лизнув обледеневшую железную штангу детских качелей. Она была такая красивая, слоисто-прозрачная, хрустально-переливчатая, заманчивая, как леденец!

К чему я это вспоминила? К тому, что к одной из любительских фотографий мсье Эжена мой взгляд даже не прилип, а примерз, как теплый влажный язык к обледеневшим качелям. Я буквально не могла оторваться от снимка, пока его автор не потянул картинку из моих окаменевших пальцев со словами:

– Чтобы оставить эту карточку себе, вам придется заплатить мне десять евро. Оригинальные сувениры нынче дороги!

Очнувшись, я молча открыла сумочку, отыскала в кошельке требуемую купюру, обменяла ее у предприимчивого смотрителя-фотографа на «оригинальный сувенир» и пошла, совсем как те китайские туристы, перебирать ногами по кладбищенским дорожкам, не отрывая глаз от картинки в руках. Чуть не сверзилась с очередного уступа на более низкий ряд могил!

На фотографии, которая стоила мне десять евро, было крупным планом запечатлено лицо покойницы – очень старой женщины с мятыми «в сеточку» щеками, набрякшими веками, морщинистым лбом и густыми белыми бровями, четко прорисованными подобием математического символа «квадратный корень».

9

С замкового холма я с комфортом спустилась на лифте и прошла, удаляясь от моря, пару кварталов по бульвару Кур Салейя.

Вообще-то это было бы правильнее сделать намного раньше, еще на рассвете. По утрам ежедневно, кроме понедельника, Солнечный рынок – именно так переводится «Кур Салейя» – являет собой огромный красочный базар, где во множестве продаются сувениры, сладости, фрукты и – главное – разливается целое море живых цветов. Я чувствовала, что для меня с моей недобитой зимней депрессией это яркое зрелище будет сродни эффективной лечебной процедуре. После посещения кладбища я особенно остро ощущала потребность в сильных положительных впечатлениях.

Вечером бульвар Кур Салейя превращается в один большой уличный ресторан с поварами-зазывалами. Это тоже вполне позитивное шоу, особенно для тех, кто не боится растолстеть. Я из их числа, поэтому приметила пару местечек, где пахло особенно вкусно, но отложила гастрономическую экскурсию на другой раз.

Сориентировавшись по карте, прихваченной из отеля, неподалеку от бульвара я отыскала ночной клуб «Голый Мерлин». Вопреки моим опасениям, изображения обнаженной мужской натуры на вывеске не было, и я рискнула войти.

В это время суток заведение работало как самый обычный ресторанчик, и никаких пугающих типажей из числа вероятных постоянных клиентов-нудистов и эксгибиционистов я в маленьком зальчике не увидела. За столиками сидели пары и группы людей, выглядевших вполне заурядно, как нормальные туристы. Я заняла свободный столик в каменной арке у окна и, соблазнившись насыщенным ароматом, витающим в зале, заказала буйабес. Рыбная похлебка с чесноком и пряностями – это, конечно, не изысканная клубная закуска, но у меня и не было настроения предаваться разгулу.

Больше всего мне хотелось поглубже забиться в чьи-нибудь крепкие объятия, тесно прижаться щекой к широкой мужской груди и затихнуть, чувствуя теплое ровное дыхание на макушке и горячие ладони на талии.

Я положила на стол перед собой фотографию Герофилы и вынула из сумочки телефон, который выключила еще перед взлетом «Боинга» и с того момента не оживляла – не хотелось, чтобы меня беспокоили в моей лазурной сказке.

Другими словами, я боялась, что мне позвонит Андрей и я, услышав его волнующий голос, вновь поддамся слабости. И вместо того, чтобы положить конец нашему роману, совместными каникулами в Ницце открою его новую главу!

– Нет, нет и еще раз нет! – твердо сказала я себе и набрала другой номер – тоже по-своему памятный, но давно уже не вызывающий учащенного сердцебиения.

– Ну, наконец-то! Анхен! – мгновенно узнав меня по голосу, укоризненно и одновременно с радостью воскликнул Семен Аркадьевич. – Куда ты пропала?